Срывает с себя брюки, а я заворожено смотрю на него. Какой же он красивый! Тянусь к нему, и он снова покрывает меня поцелуями, мягко раздвигает мне ноги, а я подаюсь к нему. Входит медленно, не спеша, но я больше не могу терпеть. Делаю рывок, ахаю, и - он во мне.
Раньше пустая была, а теперь наполнена. Стала настоящей, целостной.
Он начинает двигаться, а я не могу сдержать стон - томный, жаркий. Постепенно, где-то глубоко нарастает ком, по чуть-чуть набирает обороты, а потом вдруг взрывается. Распахиваю глаза. Тело сводит судорогой. Это магия, да?
Мастер ускоряется, затем замирает, крепко стискивает мне руки, но я не замечаю боли. Я наполнена чем-то. Светом? Силой? Волшебством?
Простынь в крови. Я знаю, что это такое, а Мастер пугается.
- Я расцарапал тебя? Повредил что-то? - говорит хрипло, а сам побелел. Даже губы синие.
- Это кровь другого рода, Алекс! - прячу глаза, но не могу сдержаться. Усмехаюсь. Краски возвращаются к нему.
- Прости меня, девочка, - берет мое лицо, очень мягко целует в губы. Сладко.
- За что ты извиняешься? Я тебя давно простила. Знаю этот нрав, - он отворачивается. Успеваю заметить горькую линию между бровей.
- Я не должен был, - мотает головой, а я смеюсь.
- Дурак, - только и отвечаю.
Прижимаюсь к нему, начинаю его ласкать. Наивно и неумело. Но он отвечает горячо.
Мы опять улетаем.
Мастер.
Я понял коварство пророчества. Там сказано, что только определенный человеческий ребенок сможет убить меня. Только ему будет это под силу. Старик не сказал мне, каким именно способом - ножом ли, мечом, секирой. Там не было ни слова о насильственной смерти.
Наама в силах остановить мое сердце. Она может разлюбить меня, уехать из поместья, оставить меня одного. И тогда мое сердце перестанет биться.
Как ты пафосен, друг - ехидно подумал я, но, это не делало выводы менее правдивыми.
Я влюбился как пацан. Как давно я чувствовал это, но не предавал значения? Отмахивался, забивал голову чем попало, стараясь отвлечься от мыслей - было что-то неправильное в этих чувствах, в этих завязавшихся отношениях. Но гормоны не давали подумать как следует.
Она зашевелилась, прижалась хрупким тельцем, а я затаил дыхание, боясь спугнуть ее сон. Мы провели в ее комнате, черт знает сколько дней. Я забыл, что ей нужно кушать и спать. После очередной ночи у нее так забурчал живот, что мне стало стыдно. Набросился на нее, дурак, совсем из ума выжил!
Переместился на кухню, чем чуть не довел Мэй до инфаркта. Она всплеснула руками, и даже в сердцах замахнулась полотенцем.
