– Я помню Гренгам. Дыроглазые, ежовики, роллоны… Не то, чтобы все они были совершенны, но такой мерзости… Понимаете, капитан, каждый животный вид входит в определённую биологическую систему. Эта же тварь в биосфере Гренгама чужеродна. Этот фрукт – из другого сада, – генерал медленно пошёл дальше. Что-то здесь не так, – думал он. Всякое животное по-своему красиво. Даже самые гадкие чем-то привлекают. А тут – что ни экземпляр…
– Принстон, Альтаир, – прочитал подошедший адъютант. Мугайо вздрогнул: из-за спины отвратительного безглазого тигра с пастью крокодила выползло ещё одно точно такое же чудовище. – Господин генерал! А может, это не зверинец, а кунсткамера? Собранные в разных уголках Галактики уроды животного мира?
– Нет, капитан, это не уроды. Взгляните: в этой клетке зверей двое, и они абсолютно одинаковы. А идентичные отклонения в развитии – событие намного более редкое, чем даже попадание в одну воронку двух снарядов. Без сомнения, это вид. Но в то же время я уверен, что на планете Принстон системы Альтаира нет такого вида! Я вам это… – генерал не нашёл нужного слова. – Приказываю! И ещё, капитан, – продолжил он после паузы. – Я чувствую к ним нечто похожее на сочувствие. Не усмехайтесь, капитан. Мне их действительно жалко. Причём не просто жалко. Как бы это объяснить… Словом, я чувствую себя причастным к их чудовищности. Как будто это я виноват в том, что они так уродливы.
– Я слышал о подобном, господин генерал, – кивнул адъютант. – Это называется "совестливость", или мания причастности. Присущее низшим существам сочувствие к несчастным.
– Придержите язык, капитан, иначе вам придется его откусить. Я говорю о другом. Я чувствую в себе что-то общее с ними, какое-то тайное родство… Они мне ближе, намного ближе, чем гандхарвы, калибаны, кентавры, фрейяне, триптоны, даже… даже люди.
– Вполне естественно, – не сдавался капитан. – Эти чудовища отвергнуты природой точно так же, как наше движение отвергнуто обществом. Отсюда, и подсознательная солидарность, и сочувствие к ним… – генерал слушал вполуха, одновременно рассматривая полутюленей-полуплезиозавров. Уродливые головы на длинных лебединых шеях состояли из двух дискообразных челюстей и напоминали сросшихся хвостами камбал. Подобие усиливали крохотные глазки на самом конце верхней челюсти. Головы покачивались близко одна от другой, одно из чудовищ открывало и закрывало пасть. Внезапно почудилось, что они разговаривают, и генерала передернуло.
