— Спасибо…
На другой день Эмма пришла в театр, как обычно, за час до начала репетиции. Ключи от ее гримерки все еще висели внизу на вахте. Эмма привычно протянула руку:
— Антонина Васильевна, тридцать вторую, пожалуйста…
Дежурная посмотрела на нее мельком и странно.
— Антонина Васильевна… — Эмма даже удивиться не успела.
— Есть распоряжение вам сегодня ключи не давать, — сказала дежурная, за грубостью пряча неловкость.
— То есть?
— У вас сегодня нет репетиции, — сказала дежурная, отводя глаза.
— У меня есть репетиция, — терпеливо возразила Эмма.
— Обратитесь к завтруппой, — сказала дежурная, отворачиваясь к маленькому телевизору.
Эмма постояла, переминаясь с ноги на ногу, потом поднялась на второй этаж и постучала в кабинет завтруппой. Кабинет был заперт и пуст. Эмма нервно посмотрела на часы. В этот момент внизу, на лестнице, послышались шаги; навстречу Эмме поднимался главреж, рядом с ним шагала народная артистка Стальникова. Будто не замечая Эммы, они прошли мимо по коридору, главреж отпер свой кабинет, пропустил Стальникову внутрь и только тогда кивнул небрежно:
— На сегодня репетиции отменяются… И зайдите днем к завтруппой, а лучше позвоните.
И дверь кабинета, в котором Эмму шестнадцать дней назад угощали кофе и сигаретой, закрылась.
Телефон помолчал немного и заныл опять. Эмма подумала, что это Иришка, что надо взять трубку и поговорить, что растущее желание оборвать телефонный шнур есть проявление малодушия и преддверие истерики и что впадать в истерику унизительно.
Она поднялась с дивана. Протянула руку. Подняла трубку. Сказала неожиданно низким и хриплым голосом, голосом Матушки:
— Алло!
— Добрый день, — сказали на той стороне провода, и Эмма вздрогнула. — Можно Сашу?
У него автоопределитель, подумала Эмма. Всего лишь автоопределитель. Машина. Робот. Всего лишь.
— Сашу?
Как некстати. В любое другое время она продолжила бы игру — но не сегодня.
— Его нет, — сказала она.
— А когда он будет? — после паузы спросил Ростислав.
Эмма молчала.
— Простите, пожалуйста… Я не вовремя?
— Он уехал, — сказала Эмма. — Его уже не будет.
— Никогда?
Прошло несколько минут, прежде чем до нее дошел смысл вопроса.
— Я хотел спросить — Саши больше никогда не будет?
Она молчала. Но трубку не вешала.
— Надеюсь, он не умер, — после длинной паузы сказал Ростислав. — Думаю, он просто уехал на поезде… Из пункта А в пункт Б.
Эмма молчала. Будто кукольник за упавшей ширмой, будто Дед Мороз, у которого отклеился ус. Стыдно ли Деду Морозу? Стоит ли делать вид, что ничего не произошло?
