6 апреля
Пишу вечером, при свече, чем определенно ухудшаю свое каким-то чудом сохранившееся зрение. К сожалению, весь день был занят, тут и крест не помог. Утром меня потащили читать нашим юнкерам лекцию по военной истории. Отвертеться не удалось, и пришлось два часа рассказывать невеселую эпопею Восточной войны, в книгах обычно именуемой Крымской. Поучительная история, но действительная невеселая. Правда, под конец лекции я сам немного увлекся, тем более, что мой дед принимал в тех событиях непосредственное участие, защищая батарею N5, которая находится аккурат на месте нынешнего Исторического бульвара города Севастополя.
После обеда – ну, про обед разговор особый и не к ночи – нас вместе с поручиком Успенским направили на преужасное сонмище, именуемое штабной игрой. Собственно, никакая это не штабная игра, просто некий хорошо выглаженный полковник чуть ли не из самого Парижа ознакомил нас с соображениями командования по поводу предстоящего десанта в Крыму. Я не особенно внимательно слушал эту очередную сказку Шехерезады. Такие монооперы предназначены исключительно для поднятия нашего духа. Выглаженный полковник предложил задавать вопросы. Вопросов, естественно, не последовало; тогда он, вероятно, несколько обиженный подобным нашим отношением, вопросил нас сам по поводу, так сказать, иных мнений.
Тут уж меня начали подталкивать в спину. Иные мнения – это,действительно, по моей части, правда, ежели настроение этому соответствует. Нельзя сказать, что за эти самые мнения меня тут очень любят, скорее, совсем даже наоборот, тем более, мои высказывания приписывают моей, якобы дружбе с Яковом Александровичем. Само собой, среди марковцев и корниловцев, а особенно среди прихлебателей Фельдфебеля считаться другом Якова Александровича даже как-то неприлично. Обычно я отмалчиваюсь, но ежели спрашивают – отвечаю искренне, что его другом не являлся и не являюсь. Хотя быть другом такого человека, как Яков Александрович, почел бы за честь.
В общем, не понравился мне этот полковник, и я попросил слова. Вначале я сослался на слабое военное образование, многолетнее окопное одичание и три контузии, попросив покорнейше все сие учесть и только с учетом этих смягчающих обстоятельств выслушать мои недостойные соображения.
Соображения же были до чрезвычайности просты. У нас три неполные дивизии без тяжелого вооружения, конфискованного союзничками, а равно и наших продовольственных запасов, конфискованных ими же. Вдобавок, флот, вернее, то, что от него осталось, мы не сможем использовать из-за отсутствия денег на топливо и в связи опять-таки с запретом все тех же упомянутых благодетелей. У большевиков же в Крыму стоит целая армия; считающаяся «трудовой», но имеющая легкое стрелковое вооружение, стоит у Сиваша и ковыряет для господ комиссаров крымскую соль. Большевистский флот, хотя и небольшой, но, как показал прошлый год, вполне боеспособный, опирается на наши бывшие черноморские базы, имея, помимо всего прочего, союзником флот кемалистских мятежников. Да и Крым после зимней «чистки», проведенной ублюдком Пятаковым и его башибузуками, не способен дать нам даже минимального пополнения.
