— А в чем?
— А в том, что сей расторопный малый получает деньги сразу по двум ведомствам: журнальному и полицейскому.
— Вы откуда знаете?
— Знаю, — отмахнулся Павел Матвеевич. — Фомка рассказывал. У него и там и там знакомых полно. Тут другой возникает вопрос: Давидсон эту бабу проворонил или, наоборот, знал, что она в Покровском объявится, и получил приказ не вмешиваться, а при случае ей помогать? А главное, кто за ним стоит? Революционеры, полиция, сектанты, Джунковский? Или великая княгиня Елизавета Федоровна, которая за что-то мстит сестре либо хочет спасти ее, уберечь от соблазнов? И наконец, почему дело не было доведено до конца? Чего проще — на святой Руси убить человека? Только, может, они и не хотели его убивать вовсе? А? Вы представьте себе эту картину: больная сифилисом религиозная женщина в черной шали низко кланяется мужику, гундосит у него подаяние, а потом внезапно достает — внимание! — из-под нижней юбки кавказский кинжал, чтобы нанести удар в пах человеку, известному своей мужской силой. Это что же, по-вашему, бытовое покушение? Попытка заурядного убийства, каковые каждый день у нас на Руси святой свершаются? Нет, милый мой, это ритуальное действо. Обряд религиозный. Жертвоприношение существу мрачному, злобному и завистливому.
— Кому? — вздрогнул Комиссаров.
— Есть один зверь, — процедил Павел Матвеевич.
— Волк мысленный? — молвил Василий Христофорович и сам не понял, как сложились у него в голове два этих слова.
— Вы откуда знаете? — насторожился Легкобытов и подозрительно взглянул на своего собеседника.
— Он говорил.
— Про мысленного волка? — переспросил охотник с жадностью. — И что ж он вам говорил?
— Говорил, что всякий грех и всякая добродетель начинаются с помысла, и надо уметь различать мысли и предчувствия, какие из них от Бога, а какие от беса.
— И как же?
— А для этого надо мысли каждое утро и каждый вечер молитвой чистить, как зубы зубным порошком. Больные врачевать, гнилые удалять. Грехи чаще исповедовать, иначе от человека с нечистыми мыслями дух нехорош бывает. Он говорил, что умеет это чувствовать. А больше я ничего и не запомнил. Только вам это на что?
— Было б не нужно, не спрашивал бы. Постарайтесь вспомнить, пожалуйста, все.
— Нет, — повторил Комиссаров безо всякого сожаления, — не припомню, а сочинять не стану.
— Неужели вы вообще ничего не помните?
— Мы разговаривали о Царствии Небесном.
— О чем, о чем? — изумился писатель.
— Он говорил о том, что каждый добрый человек подобен определенному материалу, из которого в Царствии Божием строятся корабли.
