.
Как видим, поэта, литературоведа и философа-эстетика Вяч. Иванова в скрябинском замысле художественного синтеза особенно интересует именно то, что связано с его попытками создания Мистерии, в которой по самой ее природе, как предполагалось, воплотится дух соборности. Говоря о скрябинском синтезе в предыдущих разделах, Мистерии мы почти не касались. Потому, дополняя сказанное, напомним, что «чудотворное» форсированное развитие, пересоздание человечества и всего объективного мира должно было начаться при исполнении скрябинской Мистерии. А в ней предполагалось (она создана не была – остались лишь черновики вступления к ней, «Предварительного действа») сочетать цвет, музыкальный звук, поэтическое слово в уникальном синтезе. При этом Мистерию должен был одухотворять пафос соборности, и поэтическое слово, в ней звучащее, должно было уже быть не просто словом магически действенным, колдовским, завораживающим и преобразующим сущее, а словом соборным. Вяч. Иванов именно желал разъяснить публике это последнее и не раз подчеркивал национальную самобытность скрябинского гения и православно-христианский характер его творчества. Мы опять-таки не ставим своей целью полемику с Вяч. Ивановым, – как уклоняемся и от изъявлений солидарности с ним по этому вопросу. Точно так же вряд ли стоит гадать, «получилось» ли бы у Скрябина что-то с его грандиозным замыслом Мистерии. Мы лишь стараемся максимально объективно осветить проблему и позиции творческих деятелей, разрабатывавших в серебряный век вопросы, связанные с художественным синтезом. А позиция Вяч. Иванова ясно обрисована им самим и в других публикациях, и здесь.
«Так говорил и мыслил русский национальный композитор, представивший просторолюбивую стихию родной музыки в ее новом виде динамического перестроения и претворения в образы космической беспредельности, – аполитический художник в жизни, мирный анархист..., демократ..., по глубочайшему и постоянному алканию соборности; аристократ по изяществу природы и привычек..., истый всечеловек, каким является, по Достоевскому, прямой русский, – и вместе пламенный патриот... <...>
Если переживаемая революция есть воистину великая русская революция, – многострадальные и болезненные роды «самостоятельной русской идеи», – будущий историк узнает в Скрябине одного из духовных ее виновников (курсив наш. – И.М.), а в ней самой, быть может, – первые такты его ненаписанной Мистерии. Но это – лишь в том случае, если, озирая переживаемое нами из дали времен, он будет вправе сказать не только: «земля была безвидна и пуста, и тьма над бездною», но и прибавит: «и Дух Божий носился над водами» – о том, что глядит на нас, современников, мутным взором безвидного Хаоса»
