Русская литература Серебряного века. Поэтика символизма | страница 88
Искусство, как магическая сила, после признания своей тайнодейственности, после сознательного отношения к своему воздействию на чувственный и душевный планы – немедленно возбуждает астральные силы и делается колдовским. Таким оно становилось у Вагнера и стало у Скрябина. <...> ...и великие маги звуков Вагнер и Скрябин останутся навсегда величайшими в этой сфере – но эти магические операции великих гениев не имеют ничего общего с путем Света и озарения, это – обольстительные и мощные звуки мирового сатанизма. Ни тот, ни другой не были священниками Бога, а были великими колдунами заворожителями, возмущавшими силы астрала»[215].
Важно подчеркнуть еще раз, что для Л. Сабанеева, написавшего эти слова, сказанное им – не фантастика. Иное дело, что и он и молодой Лосев могли быть субъективны в том, что касается так подчеркиваемого ими скрябинского «сатанизма». Неоспоримо, что А.Н. Скрябин прежде всего великий композитор, гордость нашей (да и мировой) культуры, а вдобавок вообще универсально одаренный человек – композитор, музыкант-исполнитель, мыслитель, автор ярких поэтических текстов к некоторым своим «синтетическим» творениям вроде «Поэмы экстаза», создатель цветомузыки (1910 г., «поэма»-симфония «Прометей» – вторым будет австриец А. Шенберг, который в 1913 г. пойдет по стопам Скрябина и напишет свою «Счастливую руку»). Впрочем, и в сабанеевской монографии размышления о скрябинской трагической судьбе в конце концов резюмируются так: «Это был чистый сердцем и душою, исполненный светлых алканий духовный ребенок, заблудившийся в лесу астрала»[216].
Скрябин умер как раз в тот момент, когда он на наивысшем подъеме духовных сил работал над вступлением к своей грандиозной по замыслу Мистерии – «Предварительным действом», где уже скрещены жанры различных искусств и нащупывается путь к их подлинному синтезу. Смерть эта была неожиданной и для мистически настроенных людей выглядела зловеще: видимо, было впечатление, что «силы астрала» (столь картинно и красноречиво описанные, например, в пятой главе брюсовского «Огненного ангела» – в сцене неудачного сеанса «оперативной магии») восстали и погубили игравшего с ними художника буквально на пороге «запредельного».
Довольно резко отзывался о попытках будить творческим деянием «силы астрала» П.А. Флоренский, что и естественно для православного священника. Современный церковный исследователь жизнедеятельности Флоренского игумен Андроник (Трубачев) акцентирует в этой связи внимание на работе Флоренского «Философия культа», где последний, в частности, говорит, что упомянутые попытки «развиваются всегда в сторону злую и завершаются явным вмешательством темной силы», что «черная «злодать», привлекаемая в известных случаях, завладевающая положением, отращивающая себе органы выразительности, определяется, однако, вовсе не преднамеренно и не только злою волею тавмотурга, но пущенными в ход посредствами, имеющими каждое соответствующее и его духовной природе избирательное поглощение тех или иных духовных энергий, и, как сказано, невежественное и самоуверенное пользование средами и действиями может вполне расшибить, по пословице, лоб кое-кому, хотя бы и на молитве»