Сам Лесков так оценивал своё детище: «Роман этот носит на себе все признаки спешности и неумелости моей, но успех его отношу не к искусству моему, а к верности понятия времени и людей “комической эпохи"». Добавим, не только спешность и неумелость, но и невероятное количество цензурных сокращений и изъятий («печатался прямо с клочков, нередко писанных карандашом в типографии»). Иногда «вымарывались не места, а целые главы, и притом часто самые важные». «Некуда», – объясняет автор, – вина моей скромной известности и бездны самых тяжких для меня оскорблений. Противники мои писали и до сих пор готовы повторять, что роман этот сочинен по заказу Третьего отделения… На самом же деле цензура не душила ни одной книги с таким остервенением, как «Некуда». В таком виде этот роман-первенец Лескова и вошёл в литературную жизнь, а полноценная его рукопись была утеряна. Однако, невзирая на указанные погрешности, роман предстаёт как художественно-исторический документ об ушедшей эпохе, о поисках человеческой мысли и иллюзиях, её питавших, заблуждениях и ошибках людей. Спор писателя с миром «шестидесятых» не мелок и возникает не на пустом месте; в нём заложен грозный и высокий смысл бытия человека вообще.
В наше время после долгих лет издательского молчания роман был включен в новое полное собрание сочинений Лескова в 30 томах и появился в 4-м томе с серьёзными интересными замечаниями В.А. Недзвецкого, который справедливо считает, что. «лишь сейчас по существу происходит и настоящее открытие этого произведения». Автор рассматривает «Некуда» не как тенденциозную (антинигилистическую) книгу «о новых людях» 60-х годов, а как художественное произведение, во многом опередившее свое время, давшее не только исследование самых острых проблем, но и предупредившее «читателя о пагубности преобразования общества и человека посредством любых отвлечённо-рационалистических концепций, игнорирующих многообразие и неповторимость проявлений живой жизни, нравственное чувство и свободную волю (выбор) реальной личности».
В разговоре с одной из главных героинь произведения, Лизой Бахаревой доктор Розанов объясняет ей простую истину: мало любить абстрактное человечество, надо «жалеть людей, которые вас окружают и быть к ним поснисходительнее. Пока мы не будем считать для себя обязательным участие к каждому человеку, до тех пор все эти гуманные теории – вздор, ахинея и ложь, только вредящая делу». Сравнивая новые теории с прокрустовым ложем, так что «всякого либо повытянут, либо отрубят», Розанов говорит: «Вот и эти теории-то то же самое прокрустово ложе. Они надоедят всем, поверьте, и как бы теоретики ни украшали свои кровати, люди от них бегать станут. Это уж и теперь видно».
