Александр первым схватил нож и крикнул:
— Это Алешин!
— Но это ничего не означает, — быстро вставил Вольдемар. — Нож можно потерять.
Сестра Вязигина стояла, опустив руки, губы у нее дрожали:
— Вы… вы… — вновь начинала она, но не могла договорить, — вы… похоронили?..
— Да, — ответил он. — Не знаю, может, я похоронил того… Не знаю. Но я сделал это.
— Спасибо, — проговорила сестра. Мать ничего не сказала. Она была в обмороке.
Александр умолк. Уманцев вздрогнул, выходя из-под гипноза воспоминаний. Он не знал, что сказать, как повести себя, чтобы это выглядело естественно и не насторожило Ильина-Вязигина. Но, тот вздохнув, продолжил:
— Нам было очень трудно. Мама пошла в прислуги. С двенадцати лет я начал подрабатывать. Но поставил себе цель — выполнить страстное желание Алексея, получить высшее образование. Я хорошо учился, принимал участие во всевозможных конкурсах и выиграл грант на бесплатное обучение в университете. Сейчас работаю в крупной фирме и, слава богу, обеспечиваю достойную жизнь моей матери и бабушке. Теперь мы живем в Брюсселе. Постепенно все стало забываться. Я уже решил, что никогда не узнаю, как погиб Алексей, но вот увидел у вас на руке печатку, и все вспомнилось. Бабушка рассказывала, что во время бегства семьи из России ее родители не рискнули вывезти все драгоценности. Кое-что они оставили, надеясь вернуться. Но, увы!.. Я ездил в Нижний Новгород, бабушка мне сказала, к кому нужно обратиться. Но тот человек умер, а его вдова сообщила, что вроде бы наши фамильные драгоценности он давно уже отдал приходившему от имени Алексея посыльному…
— Да, история, — пробормотал Уманцев. — Но я, кроме того, что сказал, ничего добавить не могу. Я снял этот перстень с холодной руки друга и с тех пор ношу его. Вот и все.
— А может быть, кто-нибудь еще остался жив, кто был с вашим другом в Анголе?
— Не думаю, тогда погибли все. Впрочем… — Уманцев сыграл замешательство, — как знать. К тому же вполне возможно, что кто-то, увидев перстень вашего родственника, захотел сделать себе такой же. Потом, как я уже говорил, оставил на память той девушке, Эльвире, кажется, а она подарила моему другу.
— Может быть, — с грустью улыбнулся Александр. — Может быть.
— Вы меня простите, — сказал Уманцев, поднимаясь с кресла, в котором он провел ужасные полчаса, — мне надо разыскать жену.
Он вышел из курительной комнаты сам не свой. И вдруг спохватился и чуть ли не со всех ног бросился разыскивать Елену.
