Судебные инстанции поражают странностью и необычностью, возникающими от несогласуемости между вполне рациональным институтом суда и абсурдностью размещения судебных присутствий на чердаках жилых домов, среди пыли и запустения, в духоте узких коридоров. Бесконечная сеть судебных инстанций, разбросанных по всему городу, является аллегорией сложной, предельно бюрократизированной формы социальных запретов и ограничений. Возникающий гротескный образ, источающий смутную угрозу, символически воплощает власть внешнего мира над индивидуальной судьбой, обрекающую человека на изначальное осознание собственной виновности, «... мысль о процессе уже не покидала его (Йозефа К. – В.Ш.)».
Принцип несочетаемости, гротескной деформации мира привычных представлений определяет и дальнейшую логику событий в романе: Йозефа К. допрашивают в комнате фрейлин Бюстнер, затем в какой-то бедняцкой квартире; в финале его казнят не в тюремном подвале, а на каменоломне. Приговор суда, который свершился без обвиняемого, приводится в исполнение безликими, анонимными фигурами в черном при помощи огромного кухонного ножа. Фантасмагоричность, гротескность ситуаций символически воплощает безликую, анонимную, вездесущую власть, налагающую на человека цепи несвободы. Неумолимая логика абсурда, отражающая в романе «ужасное» в повседневном, обусловлена ущербностью сознания Йозефа К., воспринимающего собственные оковы как нечто вполне естественное. Недаром в последнем эпизоде подробно фиксируются предсмертные мысли и откровения героя, постоянное повторение фразы – «вдруг осознал!» В «пограничной» ситуации, перед смертью, Йозеф К. осознал, что ему следовало бы самому прервать жизнь, проявив хотя бы в этом достоинство и мужество. Герой уходит с осознанием позора: «Как собака, – сказал он так, как будто этому позору суждено было пережить его». Позор в том, что он позволил другим прервать свою жизнь, а не выхватил нож и не вонзил его в себя. Но в этом осознании есть и другая грань – счет «высшему судье», который «отказал ему в последней капле нужной для этого силы».
Притча о человеке, пришедшем к вратам Закона, рассказанная священником Йозефу, является развернутой метафорой конфликта индивида и высшей инстанции. Человек хочет видеть Закон. Но привратник, стоящий у ворот, говорит, что сейчас он его впустить не может, когда-нибудь позже, возможно. Врата открыты, человек пытается туда заглянуть. Привратник смеется и говорит, что есть и другие привратники, один могущественнее и страшнее другого. Человек, испугавшись, садится у ворот и ждет. Ждет месяцы, годы. Иногда он пытается подкупить привратника, а тот берет взятки: «Беру, чтоб ты не подумал, что что-то упустил». И снова все идет по-прежнему: один стоит у открытых ворот, другой, томясь в ожидании, сидит. Так человек прождал всю жизнь. В свой смертный час человек задает привратнику вопрос: «Ведь все люди стремятся к Закону, почему же все эти годы никто другой не пришел?» Привратник отвечает, что «никому сюда входа нет», ведь эти ворота были предназначены только для него. Эта притча, поражающая внешней алогичностью, содержит многозначность прочтений, важных для понимания философской структуры романа.
