«Как-то раз я сидел напротив женщины лет тридцати. Я и раньше не раз видел ее в поезде, поэтому не мог не узнать. Хотя народу в вагоне было много, места по обе стороны от нее оставались свободными. Причиной, без сомнения, было ее совершенно безумное состояние. Взгляд женщины был крайне напряженным, и она непрестанно разговаривала сама с собой громким и раздраженным голосом. Она так глубоко ушла в свои мысли, что совершенно себя не осознавала. Казалось, она даже не замечает окружающих. Ее монолог был примерно следующим: «А потом она мне говорит… поэтому я говорю ей: нет, ты врешь, как ты смеешь обвинять меня… ведь ты всегда была одной из тех, кто меня обманывал, я тебе верила, а ты предала меня…»
Женщина вышла из поезда на той же остановке, что и он. Из любопытства Толле решил проследить за ней и постепенно понял, что она тоже направляется в университетскую библиотеку. Его это озадачило. Амбициозный и увлеченный аспирант, он считал, что наука – вершина человеческой деятельности, а в университетах собраны сливки интеллектуального общества. Он удивился: «Какое отношение ко всему этому могла иметь такая безумная личность?»
Перед тем как войти в библиотеку, продолжая думать о странной женщине, я зашел в мужскую комнату. Я мыл руки и размышлял: «Надеюсь, я не закончу так же, как она». Стоявший рядом человек бросил взгляд в мою сторону, и я вдруг с потрясением понял, что не только подумал, но и пробормотал это вслух. «Боже мой, да я уже такой же, как она», – промелькнуло в голове.
Впервые прочитав это, я вздрогнул, сразу же вспомнив о своем стоическом опыте в лондонском метро. Тогда я хотел убедиться в том, что могу вытерпеть смущение и спокойно относиться к тому, что окружающие примут меня за ненормального. Мысль Толле была более радикальной: грань между такими «ненормальными» и остальными людьми может быть очень тонкой – разница лишь в том, что нам, нормальным, удается не делать наш безостановочный внутренний монолог достоянием других.
Он полагает, что, как только мы идентифицируем себя со своим внутренним голосом, начинаем подразумевать под ним себя, наше мышление становится компульсивным, то есть постоянным и безостановочным. Идея дать мышлению передышку не приходит нам в голову. Мы считаем, что наша способность думать и наше существование едины и неразделимы. «Неспособность перестать думать – ужасный недуг, но мы не понимаем этого, поскольку почти все люди подвержены ему. Поэтому считается, что это нормально»
