Очерки Христианской Апологетики | страница 68
Безрелигиозное мировоззрение не может наполнить осмысленным содержанием жизнь в этом «земном раю», в котором оно видит последнюю цель. Оно не может также дать последовательного обоснования самой цели, последовательных мотивов жертвы для нее. «Земной рай», обещанная полнота счастья в новом обществе требуют на пути своего достижения громадных жертв целых поколений. «Каждому по его потребностям» обещается лишь в завершенной фазе полного коммунизма. «Переходный период» и даже первая фаза коммунизма требуют напряженной борьбы, лишений, жертв от тех, кто должен создавать новое общество. По каким материалистическим мотивам можно требовать аскетизма и самоотречения? Как может мировоззрение, утверждающее материальные блага как единственно реальные, обосновать необходимость отказа от этих благ? Как, далее, обосновать жертву одними поколениями ради «счастья» других (которые, неизвестно еще, будут ли удовлетворены этим счастьем)? Почему настоящее и будущее поколения, с этой точки зрения, неравноценны? Жертвы и самоотречения, необходимые для всякого объективного исторического дела, понятны и объяснимы во имя долга, во имя высшей цели, но они не понятны во имя счастья (исторически понимаемого) своего или чужого. Мечта о «земном рае» сталкивается здесь с глубоким жизненным противоречием.
Другое жизненное противоречие возникает в связи с проблематичностью самого обещаемого счастья. Как показывалось раньше, счастье не есть какой-либо вещественный предмет, которым можно было бы одарить человека извне и без его участия. Между тем идеал «земного рая» пытается дать именно такое стандартное «счастье» в виде определенного внешнего строя жизни, определенной системы внешних благ, оставляя в стороне внутреннее состояние человека. Экономический материализм растворяет человека целиком во внешних общественных связях и отношениях (классовых, групповых и пр.), в конечном итоге экономических. Человек рассматривается лишь как точка пересечения этих отношений. Для внутреннего мира здесь не остается совершенно никакого места.