В самом деле, многие возможности молодости перестают быть доступными. В этом возрасте большинство из нас уже не могут начать карьеру или завести детей. Многие физические, материальные и земные амбиции становятся не такими достижимыми, как двадцать лет назад. Но это ли не облегчение? «Больше мне не надо беспокоиться о том, как быть первой красавицей Ньюпорта», — сказала мне как-то одна красивая женщина, ставшая талантливой художницей. И мне всегда нравился герой Вирджинии Вулф[19], который допускает утверждение, справедливое для среднего возраста: «Много чего миновалось. Я пережил иные свои желанья… И не так уж я талантлив, как одно время казалось. Кое-что выше моего понимания. Мне никогда не постичь трудных проблем философии. Рим — предел моих паломничеств… никогда не увижу, как дикари на Таити бьют рыбу острогой при полыхании факелов, как прыгает в джунглях лев или голый человек пожирает сырое мясо…»[20] (И вам слышится, как герой бормочет себе под нос: «И слава богу!»)
Примитивная, физическая, функциональная модель рассвета жизни, активного периода до возраста сорока-пятидесяти лет, изжила себя. Но впереди нас ждет полдень жизни, который вовсе не обязательно проводить в лихорадочном ритме рассвета. Можно наконец посвятить себя той интеллектуальной, культурной и духовной деятельности, которой мы постоянно пренебрегали в разгар жизненной гонки. Мы с нашим неимоверным упором на молодость, движение и материальный успех, безусловно, склонны недооценивать этот период жизни и даже притворяться, что он никогда не наступит. Мы пытаемся остановить время, продлить рассвет жизни, обманывая и истощая себя неестественными усилиями. Конечно, ничего у нас из этого не выходит. Мы не можем соперничать со своими сыновьями и дочерями. Каково же это — бороться в надежде поспеть за этими сверхактивными и почти умудренными опытом взрослыми детьми! В этих не дающих перевести дыхание попытках мы часто упускаем цветение, которое ждет нас в полдень жизни.
Неужели зрелый возраст нельзя считать своего рода периодом второго цветения, роста, даже своего рода второй молодости? На самом деле общество в целом не допускает такой интерпретации второй половины жизни. Поэтому этот период зачастую истолковывается нами крайне неверно. Многие никогда не поднимаются выше своего положения в сорок-пятьдесят лет. Знаки — предвестники развития, которые, на мой взгляд, так напоминают период юношества: недовольство, беспокойство, сомнение, отчаяние, стремление — ошибочно интерпретируются как признаки увядания. В молодости эти знаки редко истолковываются неверно. Совсем наоборот, они воспринимаются как должное, как тяготы периода роста. С ними считаются, им следуют. Да, мы пугаемся. И это естественно. А кто не боится открытого пространства, захватывающего дух пространства за открытой дверью? Но, невзирая на страх, мы идем через следующую комнату.
