— Но бесполезно пытаться заставить его что-нибудь рассказать, ты же его знаешь.
— Знаю, — вздохнула Георгина, — все это так странно, и держится он очень странно, когда об этом заходит речь; меня это все пугает.
— Не тревожься, не надо. — Шарлотта явно не расположена была вдаваться в подробное обсуждение. — Выглядит он очень хорошо. Оставь его в покое, Георгина. Ради бога, не надо на него давить.
— Я и не давлю, — раздраженно возразила Георгина.
Ей было очень трудно выслушивать от Шарлотты — да и от Макса тоже, правда в меньшей степени — советы о том, как надо вести себя с Александром, когда их собственное общение с ним сократилось до предела. На протяжении всей болезни Александра она заботилась о нем и сделала для него гораздо больше, чем все остальные, вместе взятые, и теперь полагала, что ее брат и сестра могли хотя бы признать этот факт и с уважением относиться к ее точке зрения и к тому, что ее волнует. Но в тех редких случаях, когда она пробовала высказать эту свою позицию, Шарлотта отвечала ей напыщенной лекцией на тему о том, что, разумеется, Георгина не одна, что они всегда рядом и готовы ей помочь, стоит только попросить, а Макс принимался поддразнивать ее, называл мисс Найтингейл,[45] и в конце концов она отказалась от подобных попыток.
И она не могла не признавать, что Александр действительно выглядел хорошо и в целом держался и вел себя нормально и непринужденно. Особое удовольствие доставляли ему участившиеся приезды в Хартест Макса (обычно вместе с Джеммой), а также то, что Макс стал относиться к нему заметно теплее; когда Макс и Джемма уезжали, Александр говорил об их посещении так, словно они совершили нечто очень трудное и даже из ряда вон выходящее, а не просто сели в машину и прикатили из Лондона пообедать; Георгину подобные разглагольствования раздражали особенно сильно; она пыталась уговорить себя, что реагирует по-детски, что Макс — это особое блюдо, которое бывает нечасто, а потому его и подают особо, и реагируют на него тоже с повышенным интересом, а она ведь здесь каждый день, стала чем-то приевшимся, одним из предметов обстановки, и потому не вызывает почти никакого интереса, но все равно ее это очень больно ранило.
Неделю спустя сумрачным днем они, как обычно, прогуливались вместе и Александр рассказывал ей о своих планах обустройства молочной фермы.
— Вот я и подумал, что мы могли бы переделать некоторые из старых конюшен под такую ферму, — говорил он, — и запустить ее в работу, ну, скажем, в апреле. Сейчас такой огромный спрос на йогурт, на другие продукты, да даже и на мороженое; можно было бы назвать ее «Молочные продукты Кейтерхэма» или как-то иначе, но так, чтобы название было нестандартным, сразу обращало бы на себя внимание. Что ты об этом думаешь?
