— Даже ради меня не можешь?
— Даже ради тебя не могу.
Она посмотрела на него твердо и непреклонно:
— Тогда мне придется уехать.
— Да, конечно. Хорошо.
Он спустился вниз. Вирджиния продолжала сборы. Закончив паковаться, она позвонила в аэропорт и заказала билет; теперь ей будет нетрудно вернуться домой и посмотреть всем в глаза, на протяжении нескольких последних месяцев она часто думала об этом; но сейчас уже она не могла просто сказать, что у них с Александром не получается быть вместе и они решили расстаться… Не будет ни унижения, ни ужаса, это должно сработать. Она уже собралась было позвонить Фоллону, чтобы тот отнес вниз вещи, как взгляд ее упал в окно. На ограждении задней террасы, лицом к дому, сидел Александр. Плечи у него поникли, руками он обхватил себя, словно стараясь защититься от какой-то боли. Она смотрела на него и вдруг поняла, что он плачет, плачет очень тихо: большущие слезы бежали у него по лицу и капали на рукава. Время от времени он поднимал руку и смахивал их со щек. Весь он казался каким-то бесцветным, серым, как будто из него ушла жизнь.
Она вдруг очень живо и ярко вспомнила, каким увидела его тогда, в день самой первой их встречи, в ресторане в Нью-Йорке: он был такой красивый, такой улыбающийся, такой блестящий; вспомнила, как он встал ей навстречу, как протянул ей руку; и при этом воспоминании у нее екнуло сердце и одновременно что-то екнуло во всем ее теле. Она вспомнила, как молниеносно и сильно влюбилась в него; вспомнила, как постепенно у нее нарастали сомнения насчет него и их будущей совместной жизни и как она глушила в себе эти сомнения, как сильно, страстно хотела она стать его женой, достичь успеха, хотела, чтобы ею восхищались, чтобы ее уважали, чтобы ее признали как личность, — в общем, хотела стать графиней Кейтерхэм.
Она сидела, смотрела на Александра, вспоминала все это, и сердце ее постепенно начало ныть, ныть не только от боли, но и от любви к нему; она поняла, что действительно любит его, любит очень сильно, быть может, даже сильнее, чем тогда, когда они только поженились. Это была какая-то очень странная, очень необычная любовь; она явно не могла принести Вирджинии настоящего счастья; и тем не менее это все-таки была именно любовь, смешавшаяся, сплавленная воедино с чувством вины и с осознанием того, что и она сама в данном случае не вполне безгрешна, и Вирджиния поняла, что не сможет оставить его, это было бы ужасающе, по-варварски жестоко и она бы потом никогда себе этого не простила.
