Дух Артюра Рембо ощущается в особенностях поэтического письма Уильяма Батлера Йейтса: в обращении Йейтса к автоматическому письму, в улавливании моментов непосредственного рождения стиха из волны, из толпы, из веселья, из звука деревенской скрипки. Сопряжение у Йейтса словесной реалии с собственно бытием также восходит к поэтической дерзости Артюра Рембо.[3]
В России дух Рембо угадывается в титанической работе над словом В. Маяковского, который изводил «слова единого ради тысячи тонн словесной руды», являя поиск единственно нужного слова. Его поэтический дух угадывается в соре, из которого росли стихи Анны Ахматовой, в захватывающих дух путешествиях конквистадоров Н. Гумилёва, в симфонии запахов Д. Аминадо, в трепетном сердце, падающем в анатомичке в ведро у В. Луговского. И хотя развитие традиции здесь не просматривается на явном уровне, но вполне очевидно, что именно после Артюра Рембо европейская и русская поэзия становится иной.
Так, французская поэзия XX века хранит дух Рембо в утреннем завтраке и похоронах птички Жака Превера, в златогубой улыбке инфернальной героини Поля Элюара, в подсолнухе Сюппервеля. Артюр Рембо обнаруживается везде в европейской и русской поэзии конца XIX и первой половины XX века, где есть обнажение первоначального смысла слова, стремление уловить его непосредственную связь с бытийной реалией. И тем не менее о роли Рембо в развитии поэтической традиции не столь уж определённо говорится, даже когда речь идёт о французской поэзии.
Думаем, что причина невыявленности традиции не в эпатажности Рембо, определившей неоднозначное отношение к нему в истории культуры на многие десятилетия. Эпатирование лежит на поверхности, подчёркивает противоречия, несостыковки, актуализирует альтернативные оценки и, разумеется, несколько затушёвывает объективный вклад поэтического гения в развитие мировой поэзии. Изменение поэзии после Рембо – эпохально, системно, затрагивает само существо поэтического мировидения и требует для своего понимания обращения к истокам поэтического творчества.
Полагаем, что проблема поэтического влияния Рембо и его роль в развитии мировой поэзии ещё будет предметом пристальных филологических исследований. Однако и философские интуиции дают право если не на аргументированный бесчисленным количеством примеров вывод, то на наглядное предположение, что Рембо имплицитно определяет развитие не только французской поэзии, но и мировой поэзии в целом. Можно продолжить примеры, убеждающие в том, что мировая поэзия впитала достижения поэтического гения Рембо, переиначив, дав их развитию свой импульс, своё направление, оставив самого поэта на скрижалях истории литературы в качестве не вполне проявленной величины. Открытия и озарения Рембо живут в последующей французской, англоязычной и русской поэзии как мало уловимые непрямые поэтические влияния и взаимодействия. Имплицитное освоение наследия Рембо в поэтическом процессе отчасти обусловлено поздними публикациями текстов и отсутствием своевременного научного комментария к ним.
