Он тоже бросил перину, и она упала на кровать. Он повернулся к ней лицом.
— Меня выслали не за интриги, — сказал он, — а за то, что я принимал в них мало участия.
— Ты кого-то отверг? Может, жену Потифара?
Он знал, о чем идет речь. Конечно, чему удивляться?
— Что ж! Это похоже. Только я не отделался так легко, как Юсуф, и не случилось чуда, которое спасло бы меня. Я наговорил много такого, чего не следовало говорить. Это-то чуть не стоило мне жизни. Мой грех был в том, что я сказал принцу все, что я о нем думаю. А в тот момент я не думал о нем ничего хорошего.
— Ты был наказан за это?
— Неделя в тюрьме. Ничего особенного, это можно пережить. Брат принца просил за меня, и мне предоставили выбор. Я мог выбирать между смертью и изгнанием. Я выбрал удел труса.
Он стоял прямо, подняв голову. И вновь, как в латеранском саду, она увидела юношу: худого, напряженного, горбоносого, взъерошенного и ранимого. «Теперь ты все знаешь, — говорили его глаза. — Теперь ты можешь презирать меня».
Она решительно покачала головой:
— Это не трусость. Неизвестно, что легче — умереть или расстаться с родиной, с семьей и жить на чужбине, в этой варварской стране.
— Я мог поехать в Египет, — сказал он. — Я отправлюсь туда, когда здесь во мне перестанут нуждаться.
Боже, что он говорит! Разве это может случиться? Вся эта больная, дикая, невежественная, грязная Европа нуждалась в его искусстве. Здесь он был единственным, а в Кордове, он сам говорил, равных ему или еще более великих было множество. Как и в Египте, да и во всем исламском мире.
— Знаешь, если бы ты перешел в христианство, — сказала она, — церковь обязательно причислила бы тебя к лику святых. У тебя есть все, что положено святому.
— Но у меня есть и то, что святому не положено. Плотские искушения.
— Святые подвергаются искушениям чаще, чем простые смертные. Насколько я понимаю, ты еще не пал.
— Я пришел сюда, это ли не падение?
Она гневно на него посмотрела.
— Это я окончательно пала. Ведь ты пришел, чтобы тащить меня с собой в город. И сколько же воспаленных глаз ожидают меня сегодня?
— Шесть человек. И у меня кончился глазной бальзам. И никто вообще не готовит лекарств. — Он помолчал. Взгляд его тоже стал гневен. — Неужели ты думаешь, что станешь врачом, если будешь заниматься этим только для собственного удовольствия!
— Я не собираюсь становиться врачом, — возразила она запальчиво. — Разве я твоя ученица?
Его губы покривились презрительно.
— Конечно. Ты не ученица. Ты дама царского рода. И ты не делаешь ничего, кроме того, что доставляет тебе удовольствие.
