Он не спорил. Казалось, он рассердился не меньше, чем она.
— Похоже, мне от тебя никак не отделаться.
— До тех пор, пока я сама не позволю от себя отделаться.
Она нахмурилась, плотнее уселась на стуле, крепче сжала его руку. У него не было сил и желания освободиться.
Наступила тишина. Хотя в обоих еще бурлила запальчивость, постепенно затапливаемая горем, в тишине этой было что-то умиротворяющее. Хотя Лиутпранду и не хотелось в этом признаваться, он был рад приходу Аспасии.
— Итак, — сказал он, помолчав, — малышка Феофано выходит за нашего принца. Говорят, она стала красавицей. Она все такая же обманчиво милая, как прежде?
— Даже больше, — ответила Аспасия. — Она хотела этого и добилась.
— Конечно. Мы ни разу не назвали ее имени, иначе все было бы слишком очевидно, но мы прибыли именно за ней.
Аспасия кивнула. Она так и подумала, когда узнала, что Лиутпранд прибыл с посольством.
— Я слышал, — сказал он, — о твоем муже. Старый Никифор получил, что заслужил. Деметрию не стоило ждать, чтобы убедиться в этом.
Суровые слова. Жестокие, если бы их сказал кто-нибудь другой. Но Лиутпранд не выказывал словами сочувствие. Оно было в его взгляде.
— Да, — ответила Аспасия. — Ему не стоило ждать. Он поступил глупо. И поплатился за это.
Тонкие пальцы сжали ее руку.
— Я скажу ему об этом, когда встречусь с ним, — сказал Лиутпранд.
Аспасия засмеялась сквозь слезы.
— Сделай это. Он всегда любил тебя, хотя ты часто приводил его в замешательство.
— Неужели? Я думал, он привык.
— Ему хватало для воспитания терпения и одной меня, — сказала Аспасия. Она поднялась. Ломбардец проявил необыкновенное терпение, но она чувствовала, что он устал. Прилив сил, вызванный ее приходом, иссякал. Рука Лиутпранда была холодна, жизнь покидала его. Ей не удержать его. Он больше не вернется. Все события, которые она запоминала, чтобы поделиться с ним, когда он вернется; прочитанные ею книги, которые были бы интересны ему; все стремительные словесные баталии, в которых никто не может сравниться с ним… Как он может умереть? Он был ее другом, и она только что убедилась в этом.
Он не должен знать, как она малодушна. Она улыбнулась ему и наклонилась, чтобы поцеловать в лоб. Он был обжигающе сух.
— Я приду завтра, — сказала она. — Благослови меня!
Ее слова не могли обмануть его, но у него не было сил спорить. Она склонила голову. Слабой рукой он благословил ее.
Она вышла. Может быть, слишком быстро. Вслед ей раздался новый приступ кашля и встревоженные голоса. Она хотела вернуться. Но что это изменит? Он только рассердится, особенно если увидит ее слезы.
