— Ничего, — сказала Аспасия с горечью. Она крепко сжала его руку. — Останься со мной, — попросила она.
Он колебался.
— Но врачи… — начал он, — и слуги… — И вдруг решительно тряхнул головой. — Какое им дело!
Он сбросил одежду и лег рядом. Она прильнула к нему всем своим располневшим, неуклюжим телом, наслаждаясь знакомым теплом и покоем. От него пахло вином и миром. Прижавшись к нему, она страстно желала, чтобы эта ночь прошла и унесла с собой охвативший ее страх.
Такой ночи с сотворения мира не бывало, и Бог не допустит, чтобы такое повторилось. На глазах всех, кто хотел видеть, пустой флирт и бездумное кокетство, которые можно было порицать лишь за легкомыслие, превратились в адские, чудовищные страсти. Зловеще и неотвратимо надвигались страшные деяния.
Царица поднялась в покои императора, как она это делала каждую ночь. С ней не было никакого оружия, кроме ее красоты. Она сказала своему повелителю, что отпустит гостей и вернется. Она попросила его не запирать дверей.
Он доверял ей беззаветно, и она это знала. Он забыл или не захотел помнить, что приказал удвоить стражу. Разве он мог подумать, что она способна предать его? Возможно, она и не любила его со всем пылом молодости, но любовь — не роскошь для императоров. Она была его супругой и госпожой, и она уверяла его, что он привлекателен, хоть и не молод.
Он был невысок, но широкоплеч, силен, закален в сражениях и походах. У него были густые темные волосы, а борода, только немного начавшая седеть, была мягкой и шелковистой. Она любила гладить ее, моля в порыве страсти своего господина завоевать ее, как он завоевал всех врагов Византии. В этом он был силен, как и прежде.
Император подошел к киоту, который занимал почетное место в его спальне, преклонил колени и, как обычно перед сном, стал молиться. Потом, не слыша шагов императрицы, опустился на леопардовую шкуру, лежавшую на полу, и спокойно заснул.
Императрица оставила его ведающим об опасности не больше, чем новорожденный ребенок. Что она думала и чувствовала? Кто решился бы спросить? Может быть, ее сердце билось сильнее обычного; может быть, на мгновение она заколебалась. Может быть, она собрала все силы, чтобы совершить то, на что решилась. Кто об этом узнает! Для нее он был лишь тем, кто дал ей империю. Смуглый, приземистый, волосатый человечек, равнодушный к удобствам, как святой или солдат, предпочитавший спать на полу, а не на роскошной кровати. Он был одаренным полководцем, и империя в нем нуждалась. Поэтому она скрывала свои истинные чувства и делала вид, что он ей нравится. Искусству притворяться она научилась еще в родной таверне.
