Она решила уже, что он заснул, но он вдруг заговорил. Тихо, как будто про себя.
— Я получил письмо, — сказал он, — сегодня утром. Один из священников привез его вместе с почтой из Рима. Они считают, что я там, у папы. Но никто не осуждает.
Она слушала молча.
Его пальцы заплетали и расплетали прядь ее волос.
— Меня не зовут назад. Пишут, старая ненависть не слабеет, и мой враг рад был бы оправить в серебро мои кости. Вот что написал мне мой родственник, похоже, он все правильно понимает.
— Конечно, — сказала Аспасия, — но ведь он мог всего лишиться за помощь тебе.
— Мне говорили. Но с моей семьей и с домом все в порядке. Друзья позаботились об этом; и моя жена… — Аспасия уже почти привыкла слышать это слово, не вздрагивая. — У нее влиятельная родня, и она сама умеет уговорить. Если мне когда-нибудь позволят вернуться, я вернусь в свой дом.
— Тебе повезло.
— Повезло изгнаннику, — отвечал он. — Когда я был болен, я спал, и мне снилось, что я дома. Потом я проснулся и заплакал, потому что это был только сон.
— Мне тоже иногда снится Город, — сказала Аспасия.
— И твой муж?
— Нет, — ответила она.
Он немного помолчал. Пальцы его замерли, обмотанные ее волосами. Потом он сказал:
— Моя сестра Лайла умерла.
Так просто и так неожиданно. Так же просто она сказала:
— Жаль.
— Она умерла при родах. Ребенок родился мертвым. Ее муж горюет по ней. Он устроил ей роскошные похороны. Он сделал в ее память пожертвование в мечеть возле ее любимого сада. От моего имени тоже читались молитвы и были принесены дары, хотя это вряд ли одобрят.
— Это сделано правильно.
— Я любил ее, — сказал он. — Она была совсем юной, когда я уезжал. Она сдерживала свои слезы, стараясь быть мужественной. «Я буду ждать твоего возвращения», — сказала она. Теперь только ее кости ждут меня.
Он плакал. Год за годом тоска его делалась все сильнее. Аспасия молча обнимала его. Пусть он сердится на нее сколько хочет — такой уж у него характер. Но она его не покинет.
Ее глаза наполнились слезами. Это от усталости; это тень его горя. Она позволила им пролиться. Это была почти роскошь, почти наслаждение — разрешить себе плакать.
Он не ворчал на нее за то, что ее слезы капают на него. Их лица были совсем мокрые от слез. У него даже потекло из носу. Она вытерла и свое, и его лицо краем простыни. Он не пытался скрыть от нее свою слабость. Он заглянул снизу ей в лицо и сказал:
— Я никогда не вернусь в Кордову.
— Они еще позовут тебя обратно.
