Визит Родерика Клэверхема и действие, которое он оказал на Чарли, скоро забылись, поскольку премьера «Графини Мауд» была уже на носу. В доме стоял хаос. Царила лихорадка дурных предчувствий, в последнюю минуту принимались решения что-то изменить, яростные отказы Дезире, пылкие призывы Долли и шумные выговоры Марты. Словом, все как обычно.
Наконец подошел вечер премьеры. Накануне был день наивысшего напряжения, когда мама сначала потребовала, чтобы ее оставили одну, а затем неожиданно позвала всех. Она была обеспокоена. Не следует ли изменить кое-что в конце первого акта? Какая же она дурочка, что не подумала об этом раньше. И платье, которое на ней в первом акте, слишком тесное, нет, слишком болтается, слишком открытое. Кто захочет ее видеть после неминуемого провала? Это нелепая пьеса. Кто-нибудь слышал о графине, которая отмеривает за прилавком полотняные занавески?
— Именно то, что никто такого не слышал, и делает пьесу! — кричала Марта. — Это прекрасная пьеса, и ты сделаешь ее великой — если только перестанешь беситься.
Долли бродил по дому, принимая драматические позы, хватался за голову и молил Бога, чтобы тот впредь избавил его от работы с этой женщиной.
— Боже Всемогущий, — взывал он, — почему Ты не позволил мне пригласить Лотти Лэнгтон?
— Да-да, Господи, почему? — присоединилась Дезире. — Эта дурацкая графиня Мауд как раз по ней!
Затем Долли принял одну из поз Гаррика[5] и, словно в роли Понтия Пилата, вскричал:
— Я умываю руки!
И с соответствующим жестом направился к двери.
Конечно, он не собирался так поступать, но просто подыгрывал маме. И та сникла.
— Не уходи… Я все сделаю… Все, что ты хочешь… Даже «Мауд».
Наконец, я уже в театре, рядом с Чарли и Робером Буше в ложе напротив сцены. Занавес поднялся, и появилась Дезире. Она выглядела восхитительно в платье, которое не было ни слишком тесным, ни болтающимся, ни слишком открытым, ни неряшливым.
Зал взорвался громкими аплодисментами, так всегда встречали появление мамы, и вот уже она поет «Чем могу быть вам полезна, мадам?», прежде чем закружиться по сцене в своем неподражаемом танце.
В антракте в ложу поднялся Долли. Он сказал, что спектакль публике нравится, и с Дезире провала быть не может. Она имеет публику, которая с нетерпением ждет ее появления.
— Значит, вы не жалеете, что не пригласили Лотту Лэнгтон? — не удержалась я от вопроса.
Он выразительно посмотрел на меня, словно хотел сказать: «Ну, ты-то ведь все понимаешь».
