Вот люди и ободрились, как только вылезли из кабин и отцепили парашюты, вздохнули полной грудью. А Башенин так и вовсе почувствовал себя именинником. Его особенно радовало, что за вчерашнее-то с немцами они расплатились сполна. Во всяком случае, теперь-то, считал он, они квиты. Правда, он не мог знать точно, накрыли ли их бомбы именно тех самых «мессеров», что заставили их вчера набраться страху. Да это в общем-то и не имело значения. Но ему было приятно думать, что накрыли, накрыли именно тех самых, а не каких-нибудь других, и он не без мстительной радости представлял себе, как эти «мессеры» корчились там внизу, на аэродроме, в пламени огня и дыма и что от этих «мессеров» сейчас там осталось, если вообще от них еще что-нибудь могло остаться. Потом, вспомнив о сбитом Кошкаревым «мессере», он тут же, как только экипажи пришли раздеться на КП, подошел к командиру полка, благо он был тут же, раздевался вместе со всеми, и обратился к нему по всей форме и в то же время чуточку небрежно, с налетом этакой бравады, улыбаясь во все лицо, словно знал наперед, что сегодня, после такого вылета, ему и не такое бы могло сойти с рук:
— Разрешите доложить, товарищ майор?
Командир полка — он в это время стаскивал с себя комбинезон и все никак не мог выпростать одну ногу из штанины и сердито сопел — посмотрел на Башенина с хмурой озадаченностью — вот, дескать, нашел время, когда докладывать, — но увидев на его лице многозначительно раздиравшую рот улыбку, тоже невольно улыбнулся и благосклонно кивнул головой, валяйте, мол, докладывайте, коли приспичило.
И Башенин, постаравшись напустить на себя серьезный вид, хотя серьезного вида не получилось, доложил со звонкой радостью:
— Вчера сержант Кошкарев, стрелок-радист нашего экипажа, во время выполнения задания сбил одного из тех шестерых «мессеров», которые нас хотели посадить. Сбил напоследок, в самый последний момент…
— А почему вы докладываете мне об этом только сейчас?
Командир полка совладал наконец со штаниной и уже стоял перед Башениным в полный рост: по-служебному высокий, прямой — куда только сутулость девалась.
— Почему вы не доложили мне об этом сразу же после вылета, а докладываете только сегодня? — повторил он уже нетерпеливо.
Башенин, перестав разыгрывать из себя рубаху-парня, виновато переступил с ноги на ногу, с укоризной поглядел на Кошкарева — вот, дескать, за тебя приходится отдуваться — и, уже не так бойко, как начал, стал рассказывать все как было, ничего не утаивая.
