Однажды Александр, скрывая обозначенное состояние под затененными стеклами очков и латами своей всецело западной одежды, находился в клубном кафе. За одиноким своим «эспрессо» он, как и все здесь, курил сигарету за сигаретой.
Какой-то персонаж подошел со своим кофе к его столику и, испросив разрешения, сел. Человек был более чем скромно одет. Лицо его, выбритое отечественным лезвием «Спутник», уже защетинилось и было несколько землистым от явной суеты и недосыпа.
— Комиссаров, — сказал он просто. — Новый ваш инструктор по молодой литературе. А вы ведь Андерс?
— Андерс, — ответил Александр.
— Фамилия своеобычная.
— Да и у вас.
— И не говорите! — согласился человек по фамилии Комиссаров. — Из-за слова «комиссар» приобрела специфическое значение. А на самом деле никакого отношения! Ни к наганам, ни к черно-кожаным курткам, и уж тем более к троцкистским — скажем так — носителям всей той конкретики. Н-ничего общего. Стародавняя российская фамилия… Тогда как ваша указывает где-то на норманнское происхождение?
Александр смутился:
— Вот именно: где-то…
Стопроцентно русским генезисом, столь важным в кругах этой их литературы, он похвастаться не мог. Но неожиданно это поставлено было ему даже в заслугу:
— А говоря иначе, на варяжское?
Из норманнского племени варягов, по преданию, происходили русские князья. Вот с этой точки зрения Александр настолько о себе не думал, что слегка поперхнулся своим «эспрессо».
А Комиссаров, отхлебнув из чашечки, сунул руку в карман своего пиджачка советского покроя и вынул оттуда вместо ожидаемой пачки, одну лишь сигарету, слегка погнутую. Глядя, как он потрясает спичечным коробком перед тем, как извлечь спичку, Александр осознал природу расположенности к этому человеку. Не этой, не столичной, тем более не клубной реальности был человек продуктом. Кругом все были одеты с тщанием, с тщеславием и в заботе об укреплении эго, а этот Комиссаров кое-как. Причем, не только к своей наружности, но и к сокровенному себе относился с альтруизмом — судя по утомленной озабоченности как бы военно-полевого лица — твердо очерченного, с вороненым отливом скул, впалых щек и надежного подбородка. Наружность провозглашала — что бы это в наши дни не означало — некий идеализм.
Пустив в сторону дым скверной сигареты, Комиссаров сказал:
— Я вот к чему. Хотите съездить в Венгрию?
С отсутствием и тени задней мысли утомленные глаза смотрели на Александра, который из всех вариантов ответа выбрал интонацию наименее заинтересованную:
