Кроме того, что утро.
Он открыл дверцу, из-под которой стала выскакивать полынь. Размялся, расстегнулся и поднял глаза. Люсьен вылез из машины и присоединился, оглядывая стройки вокруг пустыря.
— Что это?
— Утрехт как будто.
— Утрехт?
Чувство абсурда нашло такое, что лечь в сорняк и помереть. Алексей рванул по каменистой почве, задохнулся и, вернувшись, закурил натощак. Люсьен отбрасывал локти, разгоняя кровь на фоне машины, отчуждённо нахохленной под испариной росы.
Выехав на улицу, они направились в центр этого Утрехта — к горячему кофе. Это только его дочь Анастасия способна утром выпить стакан холодной воды из-под крана и бодро уйти в свою школу на улице Семи Сестёр.
— Эрекция исчезла на хуй, — сказал Люсьен.
— У тебя?
— А у кого же?
— По утрам или вообще?
— Такое чувство, что больше никогда не встанет.
Алексей понимал его, но — вчуже. Какое дело ему, что некто Б. Мацкевич даёт кому-то в Триесте? Когда он на северном краю Европы, и нет ещё шести утра?
В глубине ему было наплевать, и от сознания постыдного бесчуствия он испытал к Люсьену, осунувшемуся и небритому, сильный порыв.
— Mais quelle salope, quelle salope…[71]
До полудня они слонялись по тихому Утрехту — вокруг собора и вдоль каналов. Ненавязчиво светило и вновь исчезало солнце. В лавке, где продавали рамы, краски и мольберты, купили детям по большой картине, где симпатичные животные предавались азартным взрослым играм взрослых людей — в карты и бильярд.
Уложили в багажник с родной наклейкой «F».
— Домой?
Энтузиазма Люсьен не обнаружил.
— А в Скандинавию не хочешь?
— Возвращаться долго.
— В Германию?
В его глазах была мольба.
— Давай.
И они взяли курс nach Osten[72]. Уже в Голландии, на выезде из Маастрихта, произошла размолвка. На террасе придорожного заведения Люсьен сказал, что хочет рассказать… Если он правильно поймёт. Весной в Германии, а именно в Западном Берлине, где Люсьен освещал встречу на высшем уровне, сошёлся он с каким-то Людвигом интеллектуалом из Аахена. Адрес он потерял, фамилию помнит приблизительно, но в Ааахен ему необходимо — Людвиг, может быть, спасёт. Единственный в его французском опыте был человек, который за первым же пивом заговорил о главном…
Глядя на дорогу, Люсьен молчал.
— О чём?
— О смысле жизни.
С высоты террасы Алексей тоже смотрел на автостраду, которая неслась в противоположных направлениях. Одновременно — туда и обратно.
— А мы с тобой о чём же всю дорогу?
— Да, но…
— Что но?
— Немцы, они, ты понимаешь… Метафизическая нация.
