На плавучей батарее то и дело звучали колокола боевой тревоги, и зенитные пушки и автоматы открывали огонь.
Но и в эти тревожные дни Мошенский часто вспоминал своего друга старшего лейтенанта Заику: что у него, как у него? Только на третий день стало известно, что артиллеристы батареи № 54 геройски дрались с фашистами, которые числом во много раз превосходили батарейцев. Восемьсот человек убитыми оставил враг на поле боя, было сожжено немало немецких танков и автомашин.
В полдень первого ноября на плавучей услышали выстрелы дальнобойных орудий батареи № 30.
— Слышите, «тридцатка» подает голос! — пояснил зенитчикам старшина Самохвалов. — Глотка солидная, самая большая в Севастополе, калибра триста пять миллиметров!
Самохвалов и его орлы, как называл он свой расчет, гадали, кого громит батарея.
— Должно быть, не близко, — философски отметил Самохвалов.
Так оно было в действительности — ее цель находилась под Бахчисараем — там стояла немецкая батарея тяжелых орудий.
Вскоре корректировщик — старший лейтенант Окунев радировал:
— Батарея противника подавлена!
Артиллеристы тридцатой батареи наносили неприятелю один сокрушительный удар за другим. На следующий день командир батареи рапортовал об уничтожении фашистской автоколонны. Дорога, по которой гитлеровцы устремились к Севастополю, была усеяна обломками немецкой военной техники, слышались стоны раненых.
Каждый снаряд достигал цели. Горели танки, автомашины, гибли от огня «тридцатки» вражеские солдаты и офицеры.
Немцы всполошились, и к береговой дальнобойной батарее, подземные казематы которой находились недалеко от плавучей, стали прорываться «хейнкели» и «юнкерсы». На подступах к «тридцатке» плавучая встречала фашистские самолеты уничтожающим зенитным огнем.
— Ну, теперь жди наступления и на нашем участке, — сказал комиссар Середа, изучая с командиром батареи Мошенским оперативную карту. И оба стали строить предположения, когда и откуда можно ждать врага.
— По всей вероятности, трудно придется, — признал Мошенский, — но угостим мы непрошеных гостей достойно…
Когда Мошенский говорил «мы» — это означало, что он говорит о всей мощи советских войск на севастопольском участке фронта, о могучих кораблях Черноморского флота, движение которых ежедневно отмечали наблюдатели плавучей батареи.
