— Побил! Он побил Кунцендорфа! — шумели кадеты в умывалке. — И давно пора было его осадить: ведь он даже третьеклассников начал задевать, мокрица поганая!
А Кунцендорф был тут же, за соседним умывальником, и никто уже не боялся его, не остерегался. Кунцендорф молча смывал с лица кровь; левый глаз его заплыл синяком.
Через четверть часа прозвучал сигнал к молитве. Застегивая пиджак, еще томный, вздрагивающий, но уже счастливый, довольный собой, Ртищев сказал кому-то из кадет, подобострастно вертевшихся около него:
— Достань-ка из моего ящика пакет… В нем жареная утка.
Теперь он снова вспомнил о ней. Замечательный ножик был уже в его кармане.
VI
Два урока прошли благополучно. Тихий и угрюмый, Кунцендорф не вставал со своей парты у печки, в углу класса. Конечно, этот угол называли Камчаткой. Кунцендорф молчал, посапывая, прикрывая ладонью ушибленный глаз. Как всякий свергнутый тиран, он думал о неблагодарности своих подданных и придумывал способы мести. Но если на глаза ему попадались маячившие впереди розовые уши Ртищева, он опускал глаза, и ему хотелось плакать. Ведь свергнутому тирану отделения шел всего тринадцатый год, и папаша, лифляндский помещик, порол его в последний раз еще так недавно — перед самым отправлением в корпус; порол, приговаривая:
— Учись, учись, учись, иначе в свинопасы отдам тебя, шалопай!
Третьим уроком был русский, Алексей Егорыч — Рыжая Борода. Головка набок, метелка бородищи — в сторону. Не входит в класс, а вбегает, так что дежурному надо изловчиться, чтобы перехватить его с рапортом:
— Господин преподаватель, во втором классе, втором отделении кадет по списку двадцать семь; двое в лазарете — налицо двадцать пять!..
Алексей Егорыч влетает на кафедру, и класс замирает.
— Дяжурный, — превращая все «е» в «я», скрипуче начинает Рыжая Борода, раскрывая журнал и углубляясь в него. — Дай, дяжурный, мня пяро!
Дежурный уже держит в руке приготовленное перо, но без ручки, без вставки. Дежурный стремительно бросается к кафедре, — класс охает смехом, кладет перо и возвращается на место. Алексей Егорыч, перенося огненный веер бороды то влево, то вправо, возится с журналом. Потом, не отрывая от него глаз, протягивает руку к выемке в доске кафедры, шарит по ней пальцами и, нащупав лишь перо, снова скрипит;
— Дяжурный, мня бы и ручку!
Класс снова охает и замирает. Дежурный летит к кафедре, кладет ручку, но без пера, перо же убирает. Сейчас должно произойти самое интересное. Не отрывая глаз от журнала, Рыжая Борода возьмет пустую ручку и обмакнет в чернильницу.
