— Собственность есть воровство, — говорю я. — Эту симпатичную истину открыл и поведал миру великий Прудон. А если так, то почему бы вам не заглянуть в несгораемый шкаф Ксении Петровны и не позаимствовать бы оттуда несколько десятков тысяч прекрасных русских рублей?
— По существу я ничего не имею против этой мысли, — отвечает мне Николай Иванович. — Я, как и ты, тоже не являюсь рабом прописной морали. Кроме того, я бы эти деньги, собственно, взял бы заимообразно, о чем и написал бы в письмеце, оставленном в несгораемом шкафу. Так, мол, и так, дорогая Ксения, не будь мещанкой, не считай этот акт изъятия сумм из твоего хранилища пошлым воровством. Это не воровство, а просто некая временная экспроприация: я беру эти деньги для того, чтобы создать себе необходимые условия для возобновления моей научной работы. Как только я что-нибудь изобрету и продам это изобретение, я сейчас же с тобой рассчитаюсь и даже вернусь к тебе. Я полагаю, что последнее предотвратит возможность ее обращения в полицию. Как ты думаешь?
Мне подобные рассуждения Николая Ивановича весьма не нравились. Раз собственность есть воровство, думал я, так зачем всяческие эти извинения и прочее. Зачем врать о своем возвращении, зачем трусить? Нет, всё это не то! И я отвечал не без злости:
— Вы думаете, что моя сестрица поверит вам и, как дура, в печали и безмолвии будет ожидать вашего возвращения? — Николаю Ивановичу я говорил «вы», он мне «ты». — Как бы не так! Слишком вы плохо ее знаете и переоцениваете ее любовь к вам. Что вы для нее? Симпатичная, забавная собачонка, которую приятно мять и тискать. Но укуси она хозяйку или стащи что-нибудь со стола, и ее так выпорют, что не приведи Боже! Нет, о том, что Ксюша не обратится в сыскное, вы и думать не должны. Что там любовь — она и скандала на всю Россию не устрашится.
Тут Николай Иванович глубоко задумался. Против грабежа он ничего не имел, но арестантских рот боялся. И на предложение мое он не ответил ни да, ни нет. И вскоре пришлось мне познакомиться с юношеской любовью Николая Ивановича, со старой девой — знаменитым химиком. Он попросил меня отнести ей письмо. Он, видимо, писал уже ей, но она ему не ответила, и он, быть может, не уверенный в том, что его письмо дошло до нее, попросил меня свезти его лично.
Барыня эта работала в химической лаборатории Императорского технического училища, что находилось в Москве на Коровьем броде, на окраине, неподалеку от кадетских корпусов. Вот я туда и направился.
