деятельность городской службы, куда и свозятся все найденные на улицах бездомные животные! Мы пытались протестовать, ведь разница была очевидной: в нашем приюте животные содержались бессрочно, тогда как в городском — лишь несколько дней, после чего их всех… убивали! Но нас отказались слушать.
— Совсем?
— Совсем. От приюта нам пришлось отказаться.
— И тогда…
— Тогда мы попытались организовать что-то вроде посреднического общества.
— А это как?
Варвара Михайловна усмехнулась:
— Вот видите: вы даже о нем ничего не знаете — настолько кратким было его существование!
— Но что же это за общество?
— Мы открыли газету. В нее мы предложили давать — бесплатно! — срочные объявления о найденных животных, причем безразлично: домашних потерявшихся, бродячих изначально, с породами и без — о любых. И тут же — объявления от тех, кто хотел бы взять их себе. Кроме того, мы поместили адрес, в который мог обращаться каждый желающий принять к себе какое-нибудь животное. Газета распространялась бесплатно: мы на собственный счет наняли мальчиков-курьеров, и эти мальчики разносили тираж по домам. Но продолжалось это недолго: мы и успели-то сделать лишь несколько выпусков!
— Но теперь-то что пошло не так?
— Нас снова вызвали в Градоначальство. Нам снова объяснили, что затеянное нами предприятие входит в конкуренцию — нет, вы только подумайте: в конкуренцию! — с городскими объявлениями в Ведомостях. Нас попросили прекратить.
— Ушам своим не верю!
— Вот и мы не поверили. И продолжили выпуск. Но уже через несколько дней наш очередной тираж был арестован. А затем и вовсе нашу газету перевели на обязательную цензуру[42], что сделало дальнейшие выпуски невозможными: их попросту не пускали в печать!
— Но это произвол!
— Да: самый настоящий. Мы так и заявили.
— И вам…
— Нам посоветовали: обращайтесь в суд!
Околоточный закусил губу и покачал головой: он лучше других присутствовавших знал: если уж Градоначальник что-то решил, тягаться с ним по судам — затея бессмысленная!
Пётр Васильевич:
— Но вы не сложили руки?
— Нет. Но всё окончательно пошло наперекосяк. А уж когда Клейгельс — чтоб черти вытряхнули из него душу! — затеял эти свои реформы под видом борьбы с заразными заболеваниями[43], стало совсем плохо. Что бы мы ни начинали делать, за что бы ни брались, нас уже попросту гнали взашей, да еще и с обвинениями: мы-де заняты деструктивной деятельностью, мы-де ратуем за то, чтобы в Городе все животные перемерли от всякой заразы! И вот тогда-то нам не осталось ничего, кроме как попытаться довести всё это до абсурда. Мы решили, что в сложившейся ситуации именно абсурд поможет привлечь внимание широкой общественности к нашим проблемам. То есть не к нашим, конечно, как таковым, а к проблемам защиты животных!
