Петр Васильевич, Константин и Михаил Георгиевич попятились.
Инспектор, уже знавший, что выйдет из тени, не попятился: он быстро-быстро засеменил и на этот раз сумел-таки укрыться за чужими спинами!
Пролетела еще секунда. А потом на свет показалась корова. Огромная как башня. Размеров совершенно невероятных. Но самый ужас заключался не в этом. Самый ужас заключался в том, что рядом — спокойно; как ни в чем не бывало — вышагивала маленькая девочка.
Девочка — лет пяти, не больше — спокойно шла рядом с чудовищем. А чудовище, тоже никого и ничего не смущаясь, ласковым, с поволокой, глазом косилось на девочку, словно на собственную дочь или на существо, охранять которое оно, чудовище, было призвано.
Михаил Георгиевич ойкнул и, круто повернувшись к инспектору, всё еще державшему в грязной руке грязную флягу с разведенным спиртом, вырвал у него драгоценный сосуд. В одно движение смахнув с него пробку, он сделал огромный глоток: не вечер, а фантасмагория какая-то!
Забеспокоился Линеар. Цепляясь коготками за шарф, он высунулся наружу — с опаской, не вполне понимая, что его вдруг разбудило и насторожило — и, голубыми своими щенячьими глазками уставившись на феерическую корову, шумно вздохнул, да так и остался: с раскрытой в изумлении пастью и высунувшимся из нее язычком.
Корова перевела взгляд с девочки на Михаила Георгиевича. Михаил Георгиевич тут же захотел было сделать еще один шаг назад, но спиною наткнулся на инспектора и поэтому был вынужден остановиться. Его сердце ухнуло вниз и там — где-то внизу — бешено заколотилось.
— М-ма-ма… — прошептал Михаил Георгиевич, не в силах ни отступить, ни принять куда-нибудь в сторону.
Корова же подошла к доктору вплотную и принялась с любопытством разглядывать Линеара.
— Ой, какой смешной! — девочка.
— Му, — корова, коротко.
И осторожно, явно осознавая несопоставимость размеров — своих и крошечного Линеара — дотронулась до Линеара носом.
— Му!
Линеар зажмурил глаза, но, как это ни удивительно, не в страхе, а с непередаваемым наслаждением: его тельце расслабилось, коготки перестали судорожно цепляться за Михаила Георгиевича. Еще секунда, и он — в полном блаженстве — соскользнул обратно за пазуху и снова начал посапывать в сытом и спокойном сне.
Михаил Георгиевич выдохнул.
Корова отвернулась.
Василий Петрович, доселе ошарашенно смотревший на диковинное животное, вроде бы как пришел в себя и, не очень решительно протянув вперед руку, дотронулся до коровы. Он словно желал убедиться: перед ним — не галлюцинация!
