— Странно, — сказал он. — Кровью совсем не пахнет. А ведь при таком количестве запах, что называется, должен с ног сшибать!
Петр Васильевич согласно кивнул:
— Действительно странно!
— Вот и Линеар спокоен…
Сидевший за пазухой у Михаила Георгиевича Линеар и в самом деле никакого беспокойства не проявлял. Когда окрестности сотрясались воем, он постоянно ёрзал, перебирая лапками, но стоило вою стихнуть, он тоже затих. Михаил Георгиевич отвернул воротник и посмотрел: Линеар сладостно дрых, удобно устроившись в складках шарфа.
— Чудеса!
Второе обстоятельство — поведение коров. Несчастные по виду, худые, некоторые — вконец изможденные, нечищеные, коровы, тем не менее, были в остальном нормальны: как и Линеар, они не проявляли никакого беспокойства, даже не стоя, а лежа по стойлам, как если бы ничего ужасного на ферме не происходило. Никаких испуганных мычаний — ничего! А ведь если бы, скажем, прямо у них на глазах убивали одну из товарок, вели бы они себя совсем по-другому!
— Ничего не понимаю… — Петр Васильевич. — Такого просто не может быть!
— А где же Лидия Захаровна? — вдруг спросил Константин. — Неужто она ничего не слышала?
Лидией Захаровной звали купеческую вдову. И это — ее отсутствие и во дворе, и на ферме — было уже третьим внезапно открывшимся и очень странным обстоятельством.
— Гм… — пробормотал Петр Васильевич.
— Идемте! — решительно предложил Михаил Георгиевич.
Впрочем, уже не только он, но и Петр Васильевич, и Константин заметно расслабились: под давлением множившихся загадок еще вот только что терзавший их ужас отступил.
Освещая путь импровизированным факелом из скрученного трубочкой листа, они всё дальше продвигались вглубь фермы и, наконец, дошли до источника частого и настолько же необычно громкого дыхания, насколько необычно громким и продолжительным был несшийся ранее вой.
— Матерь Божья! — воскликнул Петр Васильевич и стремительно бросился вперед.
Константин — с отвисшей челюстью — остолбенел.
Михаил Георгиевич, из-за фантазии, рисовавшей кошмары один другого страшнее, не ожидавший увидеть ничего подобного, тоже — как и Константин — на какой-то миг растерялся, но потом, догоняя Петра Васильевича, ускорил шаг, уже не обращая внимания на потоки крови и не стараясь их обойти.
В опубликованной заметке человека, подписавшегося Сушкиным, этот момент был выделен особо: в полный драматизма абзац, заставивший сердце замереть и сжаться, а после и вовсе — ухнуть к пяткам.
