Джон Гонтский тем временем, повернув голову, слушал де Жерве и посматривал при этом на дочь. Глаза его холодно вспыхивали. Наконец, что-то ответив де Жерве, он положил руки на подлокотники кресла, и наклонившись вперед, сказал:
— Правила этого турнира разрешают сражаться только ради потехи, и вам придется придерживаться правил.
Всем стало ясно, что разговор окончен, и рыцари, опустив забрала, разъехались в разные концы арены. Зрители, большинство были заинтригованы происходящим, радостно взволнованные, с нетерпением ожидали чего-то необычного.
— Именем Господа и Святого Георгия — вперед!
Гай де Жерве, стоя возле своего сюзерена, с тревогой наблюдал, как маршалы отдают команду, а всадники устремляются друг к другу, громыхая железными доспехами. Высокие седла и длинные стремена позволяли им буквально стоять на могучих спинах лошадей, выбирая наиболее удачный момент для удара копьем. И вот соперники столкнулись, тупые — в соответствии с правилами — копья тут же сломались. Разъехавшись, они сразу же вернулись на исходные позиции и получили от оруженосцев новые копья. При повторном столкновении копья вновь скользнули по щитам и опять сломались, а лошади, подняв копытами комья земли, разминулись. Зрители заулюлюкали. Это было плохое сражение — плохое потому, что его участники совершенно не собирались развлекать зрителей, демонстрировать мастерство владения оружием и технику боя, а с нескрываемым ожесточением кидались друг на друга.
Гай нахмурился и взгляд его перебежал на сжатую, как пружина, фигурку Магдален. Та пристально следила за происходящим, и на лице у нее была написана решимость во что бы то ни стало разобраться, что кроется за этой вспышкой первобытной свирепости. За годы, прошедшие со времени замужества, она выросла как молодое деревце, и теперь была девушкой с высокой, немного тонкой, но стройной фигурой. Вырез платья из розового дамаста приоткрывал взгляду мягкую ложбинку между грудей, длинную, гордо поднятую шею. Роскошные каштановые волосы были спрятаны под серебристый чепчик и удерживались платиновым ободком, инкрустированным жемчугом. Унизанные перстнями тонкие пальцы теребили сейчас рубиновую пряжку пояса, выдавая внутреннее волнение. «Вряд ли она знает о причине ссоры между Эдмундом и сьёром де Ламбером. И лучше бы ей и дальше не знать об этом», — подумал Гай.
Магдален почувствовала на себе его взгляд — она всегда каким-то шестым чувством ощущала присутствие Гая. Обернувшись, она улыбнулась и кивком головы пригласила его занять место рядом. «Рот, как у отца, — полный и страстный,» — в который уже раз подумал Гай, и засомневался, стоит ли ему принять ее приглашение и подойти. Ей безусловно хотелось знать, что происходит, и это желание было понятно и простительно, но Гай не чувствовал себя достаточно изобретательным, чтобы прямо здесь, на глазах у множества любопытствующих, придумать и изложить приемлемую и правдоподобную версию ссоры. Поэтому Гай отрицательно покачал головой. На лице Магдален промелькнуло разочарование, и даже, как ему показалось, досада. «Этого следовало ожидать, — подумал Гай. — Упрямство ребенка за эти годы переросло в надменность и решительность — фамильные качества Плантагенетов — а против этих качеств нет противоядия.»
