— Мы уходим, — объявила она Сиварду.
— Как? Почему?
— Это место не лучше, чем замок Уорбрик.
— Это почему же? — Сивард грубо схватил ее за руку. — Из-за простого наказания кнутом? Ваш отец часто прибегал к кнуту! Только вы этого не видели!
— Но ведь не с такой жестокостью! — упорствовала Имоджин.
— Будьте уверены, иногда именно с такой! Слишком он вас избаловал, леди! Вы бы сначала поинтересовались, что натворил этот малый, а уж потом брались судить! — И он окликнул слугу, спешившего мимо них с подносом, заставленным кружками с элем: — Эй, приятель! Кому-то сегодня пришлось несладко, да? За что его высекли?
— За пьянку. У нас наказывают только за одно, дедуля. — Вертлявый молодой парень лукаво ухмыльнулся: — За то, что не выполнил хозяйский приказ! — И слуга заторопился дальше.
— Пьянка! — в бешенстве воскликнула Имоджин. — Он забил человека до полусмерти за простое пьянство?
Но Сивард равнодушно пожал плечами.
— Я же говорил, что Фицроджер правит здесь железной рукой, и так оно и есть. Пьянство может принести много бед. А вы, должно быть, не в своем уме, ежели собрались бежать отсюда только из-за того, что наказание показалось вам слишком суровым. Можно подумать, он и вас собирается высечь кнутом! — Однако Имоджин и не думала соглашаться, и сенешаль устало покачал головой: — Давайте хотя бы переночуем здесь, леди, или дождемся, пока он поговорит с вами сам. Это же чистое безумие — тащиться невесть куда на ночь глядя!
Имоджин, понурившись, вернулась на свое место у стены. У нее все равно не было сил идти дальше.
А вертлявый слуга с кружками эля уже прокладывал к ним путь через толпу. Он остановился возле них и ухмыльнулся:
— Держи!
Вручив Сиварду почти пустую кружку, он отправился по своим делам.
Сивард прокричал ему вслед благодарность и передал кружку Имоджин. Она сделала огромный глоток, радуясь возможности промочить пересохшее горло. Жажда была так сильна, что ее не волновало, кто пил из этой кружки до нее. Еще одно очко в пользу замка Клив. Она заставила себя вернуть Сиварду кружку с остатками эля, и тот проглотил его, довольно урча, и лихо вытер рот грязным рукавом.
Имоджин заставила себя подняться на ноги и даже почти сумела подавить жалобный стон. Ей было очень больно. Каждое движение превращалось в настоящую пытку. Ступни жгло, как будто она стояла на углях, и эта боль отзывалась во всем теле.
— Этак недолго и вправду охрометь, — пробурчала она себе под нос, с трудом удерживаясь в вертикальном положении. — Ну что ж, посмотрим, как тут и что!
