Но при всем том, что Иван Егорович был связан с Конторой императорских театров, он не находился на положении служащего. Полученные после смерти отца средства позволяли сохранять независимость, которой Гринев очень дорожил. Унаследованная им земля росла в цене: Москва менялась, заметно менялись и окрестности Красного пруда. В 1862 году рядом с Николаевским вокзалом появилось первое здание Ярославского вокзала, которое в начале XX века сменило другое, построенное по проекту Ф. О. Шехтеля. В конце 1870-х годов от площади вокзалов до Красносельской была высажена аллея из двухсот специально привезенных голландских лип. От Гаврикова переулка до нынешней Стромынки ее продолжили садовые дорожки, обсаженные шестью с половиной сотнями берез вперемежку с редкими липами. Через десять лет по бывшему тракту пошла конка — от Сухаревой башни до Богородского, а в начале XX столетия — трамваи. Появились булыжная мостовая, керосиновые фонари. Гриневы не расставались с принадлежавшими им земельными участками — откуда и пошло название «Гриневская крепость» — и стали строить на них доходные дома. Поэтому Иван Егорович мог себе позволить так сближавшее его с Карлом Вальцем увлечение — собирательство.
В 1885 году К. Вальц подарил ему книгу П. П. Семенова (Тян-Шанского) «Этюды по истории нидерландской живописи на основании ее образцов, находящихся в публичных и частных собраниях Петербурга» (с надписью «Доброму другу Ивану Егоровичу Гриневу с наилучшими пожеланиями на день Ангела»), Подобно большинству искусствоведческих изданий того времени, в книге не было иллюстраций, их заменяли превосходные литературные описания картин и наброски портретов художников. Но главное, в ней были факсимильные подписи.
Может быть, даритель откликнулся на увлечения Гринева, а может, на обстановку старого Гриневского дома — во 2-м Краснопрудном переулке. Брат и сестра Ивана Егоровича обзавелись собственными домами по соседству, сам он предпочитал жить с матерью. Первый брак с сестрой кондитерских фабрикантов Абрикосовых не сложился. Супруги почти сразу разошлись, но не разводились. Причины этого в семье не обсуждались. Иван Егорович счел себя вправе по-новому устроить свою жизнь только после кончины супруги, когда он уже разменял шестой десяток.
В комнатах по-прежнему царил полумрак. Густая тень кружев на окнах. Навощенные до зеркального блеска полы. Мягкая мебель под полотняными чехлами. Тканые дорожки. Кадки с раскидистыми латаниями в гостиной. Этажерки с нотами у маленького прямострунного рояля. И на стенах небольшие, потемневшие до черноты голландские пейзажи в позеленевших от старости золоченых рамах. Это на них оказались две воспроизведенные в книге подписи.
