Теперь, когда мы отпраздновали встречу, можно и поговорить.
В квартире всего одна комната, достаточно большая в принципе, со встроенной кухней, ванной, но все разгромлено и чудовищно грязно.
— А твоя курочка любовью к чистоте не отличалась…
Я сразу же заметил на небольшом столике шприцы, ложки, фольгу… Надеюсь, Равик не весь улов спустил на героин.
Получив девятимиллиметровую пулю, девица рухнула прямо на матрас, лежащий на полу, и выставила напоказ тощие руки с исколотыми венами. Мне только нужно было приподнять ей ноги, чтобы она растянулась на прекрасном смертном одре. Чего только на этом одре нет — одежда, покрывала… Весьма оригинальная лоскутная техника. Глаза у нее открыты, но вместо возмущения в них теперь читается скорее спокойствие. Свое она, судя по всему, получила.
Равик же орет, просто не затыкается. Сидит на полу на половинке задницы, нога вытянута, руками тянется к размозженной лодыжке, с которой стекает кровь, и стонет: «Дерьмо, вот дерьмо…» На шум и крики здесь всем наплевать: телики повсюду, парочки выясняют отношения, дети орут и, конечно, парни стучат в свои барабаны в три часа ночи, когда уже оторвались по полной. Однако, чтобы общение состоялось, моему сербу стоило бы сконцентрироваться.
Я с размаху опускаю рукоятку своего пистолета ему на голову — нужно же как-то заставить его начать беседу, — он слегка успокоился, придерживает руками ногу, но кричать перестает, только стонет с закрытым ртом. Уже прогресс. Однако, честно говоря, рассчитывать на его воспитанность не стоит, он человек несдержанный, так что, скорее всего, начнет вопить. Комкаю валяющуюся на полу футболку и запихиваю ему в пасть. А во избежание сюрпризов заламываю одну руку за спину. Другой он по-прежнему тянется к кровоточащей лодыжке, но руки у него коротковаты, он поджимает ногу под себя, изгибается. Равик не притворяется: лодыжка, как ни странно, это очень болезненно, там в нормальном состоянии полно мелких косточек. Лодыжка — орган уязвимый: если подвернете ногу при ходьбе, вас тут же пронзает острая боль, а когда лодыжку разнесло девятимиллиметровой пулей и пюре из раздробленных костей удерживается на ноге только несколькими связками и лоскутом мускулов, боль становится просто адской. К тому же хромота обеспечена. Впрочем, когда я ударяю сапогом по тому, что осталось, Равик начинает так извиваться, что ясно — не притворяется.
— Знаешь, скажи спасибо, что твоя курочка откинулась, а то бы ей было больно смотреть, как ты мучишься.
