, точнее, с судьбой самого поэта (как стихия света с душой). Уже приводилась строфа о скитаниях по родной земле:
…Как будто ветер гнал меня по ней,
По всей земле – по селам и столицам!
Поэт обращается к ветру:
…Спасибо, ветер! Твой слышу стон.
Как облегчает, как мучит он!
Спасибо, ветер! Я слышу, слышу!
Я сам покинул родную крышу…
Или очень «предметный», но имеющий и внутренний, символический смысл образ:
…В обнимку с ветром
иду по скверу
В потемках ночи…
Или, наконец, прямая связь судьбы и ветра (метели):
Пускай меня за тысячу земель
Уносит жизнь! Пускай меня проносит
По всей земле надежда и метель,
Какую кто-то больше не выносит!
Когда ж почую близость похорон,
Приду сюда, где белые ромашки,
Где каждый смертный
свято погребен
В такой же белой горестной рубашке…
В последней строфе – конец земной судьбы, но сама эта судьба предстает перед поэтом как инобытие ветра.
Стихия ветра имеет в поэзии Рубцова трагедийное звучание. Но, конечно, не в бытовом смысле слова «трагедия», означающем только мрачную скорбь, несчастье, безысходность. Подлинная трагедия всегда несет в себе торжество смертельной борьбы и даже высокое чувство трагической радости. И в стихах Рубцова ветер не только «вносит в жизнь смятенье и тоску»; поэт бродит допоздна, «наслаждаясь ветром резким». Трагедийная сущность ветра раскрывается в своего рода гимне, которым поэт завершил свою первую книгу «Звезда полей»:
Люблю ветер. Больше всего на свете.
Как воет ветер! Как стонет ветер!
……………………………………………………….
О ветер, ветер! Как стонет в уши!
Как выражает живую душу!
……………………………………………………….
Спасибо, ветер! Твой слышу стон.
Как облегчает, как мучит он!
Здесь точно выражена мучительная и в то же время облегчающая, просветляющая или, говоря философски, содержащая катарсис природа трагедийного.
Михаил Лобанов говорит в своей статье «Стихия ветра»: «Николаю Рубцову дано было сказать свое слово о природе и, что очень трудно после Тютчева, – о стихии ветра. Это было бы невозможно, если бы поэт не обладал своим сильным мирочувствованием, в основе которого была «жгучая, смертная» связь с родной землей. Но что-то «жгучее, смертное» есть и в связи поэта с самой природой, ветром, вьюгой, вызывающими в его душе отклик чувств – мирных, тревожных, вплоть до трагических предчувствий. В стихотворении «Памяти матери», думая ночью в пургу о могиле матери «во мгле снегов», поэт вдруг как бы вздрагивает:
Кто там стучит?
Уйдите прочь!
Я завтра жду гостей заветных…
