Соран родился в сером пуху, голодным и крикливым. Я смастерил нам хижину под нависшим обломком стены Барад Дура, а Альк загодя изловил несколько десятков змей, поскольку мы знали, как прожорливы все птенцы. Однако орленок отличался от других птиц.
Он ел редко и помногу. Иногда он целыми днями сидел, нахохлившись, в своем гнездышке из бараньей шкуры, и молча наблюдал как мы с Альком стараемся вдохнуть жизнь в мертвую землю Мордора. Я не раз пробовал мысленно говорить с птенцом, но орленок был слишком юн и ничего не понимал.
Жилось нам не очень весело. Я каждый день уходил на охоту, добывал змей, грифов или мелких грызунов, Альк ловил рыбу в мутном озере у подножия погасшего Ородруина. Большая часть семян, которыми мы засеяли с трудом вспаханный клочок земли, так и не взошла, а из оставшихся выросли чудовищно уродливые, искаженные растения, на них даже смотреть было больно. Однако почти все семена этих уродов оказались жизнеспособны, и спустя полгода у нас с Альком появился грубый и невкусный, зато сьедобный хлеб.
Весной, устав от однообразной пищи, я решился сделать вылазку за пределы Мордора, наказав Альку присматривать за орленком. На последние Каймановы деньги купил двух коз и овцу, нагрузил их тюками с овсом и ячменем. А вернувшись, обнаружил что Альк не терял зря времени и построил из камней неплохой домик для Сорана. Заметно подросший орленок бегал по пустыне, гоняясь за ящерицами.
С этого дня нам стало немного легче. Овцу пришлось забить, но уродливая, отравленная земля Мордора все же давала жизнь кое-какой растительности, так что козы приспособились и выжили. Их молоко приятно разнообразило наш рацион.
Соран быстро рос и уже начинал учиться «говорить». Причем и я, и Альк с одинаковой легкостью улавливали эти попытки. Серый пух давно исчез, теперь орленок – он был уже с гуся размером – щеголял снежно-белыми блестящими перьями. Хотя охотники при мне не раз говорили, что птицу невозможно научить любить, отношение Сорана к нам трудно было назвать иначе. Ночами он часто подбирался к нашей хижине, залезал на грудь мне или Альку и пушистил перышки, довольный и счастливый. Он любил играть, как щенок, а соображал гораздо лучше любого ребенка его возраста. Спустя полтора года, сидя, орленок уже достигал мне до пояса, а размах его крыльев превышал мой рост. К этому времени он окончательно освоил мыслеречь.
Жизнь неторопливо текла своим чередом. Альк всерьез увлекся творчеством и целыми днями пропадал у подножия Ородруина, пытаясь высечь каменное изваяние Сорана, я тренировался в стрельбе из лука. Нас никто не тревожил и ничто не предвещало грозы. Увы – нет лучшего грозового знамения, чем покой и тишина.
