И Софа пошла за гаражи. И столкнулась с Володей…
И он узнал – мгновенно. Тогда даже мысль появилась: опохмелился и стал зорче?
Схватил за руку, поволок к друзьям с лиловыми лицами и не задумался спросить: «Как дела, Софьюшка? Почему так странно выглядишь?»
Он принял ее маскарад за обычай. Решил, что старая любовь уподобилась ему и теперь всегда такая: в безумной шапке, скрипучих сапогах и пальто, пропахшем нафталином…
Неповторимое фиаско!
Два немытых тела стиснули с обеих сторон, в скукоженные пальцы вставили гадкий стакан с какой-то липкой дрянью и… «Хризантемы»… Обдающие запахом перегара в лицо…
А ведь когда-то…
«К чему, зачем будить воспоминанья? Их удалось мне в сердце заглушить… Поймите, что любовные страданья легко простить, но нелегко – забыть…» Эх, Владимир Алексеевич, Владимир Алексеевич, Козин, божественный… За что так поступили с тобой люди? Не простить гению слабость и увлечения!..
Жестокий век, жестокие сердца…
Софья Тихоновна вздохнула и легла на бок.
Не понимает она нынешних времен… Не понимает, отказывается понимать. Сейчас все иначе. Прощается многое и даже невозможное…
Молодежь другая, в библиотеках только фантастику и детективы разыскивает, если ты не студент и не школьник, девушки берут романы и глянцевые журналы про кино-звездную жизнь…
Не понимаю – куда все делось?!
А у Надежды – просто.
– Ничего, Софа, не изменилось. Девки пляшут, парни смотрят.
– Нет, Надя, нет! Они – другие! Зашоренные, злые…
– Ничего они не другие, – не соглашалась соседка. – Ты по своей библиотеке судишь, а приди на танцы – все то же. Хороводы под другую музыку водят, а так – все то же. Девки пляшут, парни смотрят. Целуются, да после плачут…
– Это физиология, – отвечала Софья, – она неизменна. А я о душе говорю! Душа не успевает расправиться, ее пускают в путь на неокрепших крыльях! А так – до солнца не взлететь!
– Кому надо, – говорила Надя, – тот и сейчас до солнца взлетит.
«Метафоры, метафоры… Наденька мыслит иными, здравыми категориями, и, пожалуй… права она. Не я. Это мы меняемся, становимся требовательными, поскольку времени у нас – мало. Жаль его на пустяки разменивать…»
А зря, пожалуй. Девки пляшут, парни смотрят – и так до скончания веков, так было и так будет, все неизменно в лучшем из миров…
Алеша Бубенцов понуро плелся через двор. Сзади бухали кирзовые сапоги дворника Талгата.
Оба чувствовали себя виноватыми. Ходили парни вдвоем на могилку Геркулеса, но в разворошенной ямке никаких следов почившего кота не обнаружили – только обрывки полиэтилена и многочисленные следы когтистых собачьих лап.
