— Ну, а чем я-то тебе не понравился?
— Да мне-то ты всем нравишься, — вздохнул Петька, — жаль только, что у тебя характер совсем не жизнерадостный.
— То есть как это — не жизнерадостный? — не понял я.
— Ну, значит, нервы у тебя не совсем в порядке. А у космонавта нервы должны быть как стальные канаты.
— Это почему же ты решил, что они у меня не в порядке?
— Шила в мешке не утаишь, — вздохнул Петька. — Ты, конечно, человек хороший, и сильный, и смелый, но не жизнерадостный. И это факт. Быть жизнерадостным — это значит радоваться жизни, чувствовать себя бодрым, почаще улыбаться. Помнишь, Юрий Гагарин в самые трудные для космического корабля минуты песню пел… Ну, эту самую: «Родина слышит, Родина знает, где в облаках её сын пролетает…» А ты, как ни придёшь к тебе, всё за летописью сидишь, хмуришься, и глаза у тебя какие-то ненормальные, дикие, как у Дуськиной козы. Ясно, что нервы у тебя не в порядке.
Я и верно в последнее время ходил хмурый. Но это было совсем не от нервов, а от обязанностей. Ведь летописцы люди почтенные, умудрённые опытом. Я даже картину такую видел — летописец сидит и задумчиво смотрит вдаль.
Я совсем недавно пишу летопись, но всё равно за летописью сижу задумчивый: пусть ребята не думают, что это так легко — писать летопись! Конечно, если бы я раньше знал, что такое поведение может лишить меня права лететь в космос, я бы не переставая улыбался, но разве объяснишь это Петьке? Ещё на смех поднимет!
— Да ты не расстраивайся! — утешал меня Петька. — Сходи в больницу, пусть тебе таблетки пропишут от нервов.
— Петь, а Петь, а я гожусь для космического полёта? — спросила Иза.
— Тоже мне космическая путешественница! — скривил губы Михей. — Девчонкам вообще нечего в это дело соваться. Завоёвывать космос — дело мужское!
— Не говори «гоп», пока не перепрыгнешь! — перебила Дуся. — И вообще, пустой вы спор затеяли. Рост и вес сейчас ещё рано определять — тренироваться надо. Давайте с завтрашнего дня начнём.
Эта мысль всем понравилась, и мы разошлись по домам, тем более что уже давно из окон доносились голоса наших матерей — наступило время обедать.
Я пришёл домой с твёрдым намерением перемениться. Пусть в прежнее время летописцы хмурились — до революции людям жилось плохо, вот летописцы и переживали, когда писали о народе, — а мне-то чего ради хмуриться?
И я решил с этого дня быть жизнерадостным и как можно чаще улыбаться. Дома я первым долгом разыскал песенник, нашёл в нём песню «Родина слышит, Родина знает…» и стал её разучивать. Я ходил по комнате взад и вперёд, глядел в потолок и повторял:
