— Мне не нужно, — поспешил отделаться от приставаки Крючков.
— За полтинник отдам. А не хошь, так за тридцатку, — какое-то время целеустремленный алкаш тащился за Павлом.
— Вась, чего ты пристал? Иди сюда, хрррр..! — крикнул вслед грязный хромой забулдыга с костылем.
— Не суй врубель не в свое дело, — оборотившись, зло огрызнулся алкаш и остановился, грязно ругаясь.
Павел шагал дальше. Озябший пенсионер в очках с толстыми линзами предложил ему выменять теплый шерстяной шарф на выжигательный аппарат.
— А это зачем? — полюбопытствовал Павел, беря в руки электронную плату с выходящими из нее переплетенными проводами.
— Не трогайте. Это для специалистов, — недовольно проговорил продавец и вновь погрузился в изучение фотографий выцветшего журнала Penthouse.
Павел уставился на игрушки. У его ног на целлофане расселись бесполые пупсы и дебелые, разодетые в яркие платьица куклы. Мысль о том, что советские дети находили удовольствие играть в такие игрушки, наполнила его меланхолией. Он вспомнил, что и сам был в таком экзальтированном состоянии, когда благодаря схематичному атрибуту можно представить себя кем угодно.
Крючков взял с прилавка пистолетик и, жалея, что нет пистонов, несколько раз нажал на курок.
— Вот так ходят, целый день ходят… щелк-щелк… Заняться нечем. Ходят и щелкают, — проговорила закутанная в нечто, напоминающее шкуру плюшевого леопарда, особа, непонятно с какой целью слоняющаяся за Крючковым.
— А не хотите ли выдающийся чемоданчик?! — гаркнул в ухо усатый детина, указывая на построенные рядком дипломаты, портфельчики, сумки, саквояжи, маленькие зековские чемоданы — «углы» — и большие дерматиновые чемоданы, в какие укладывались вещи счастливых детей, едущих отдыхать в пионерлагерь.
— Есть замечательный экземпляр. Портфель немецкий — трофейный. Отнят вместе с секретными документами у раздавленного танком Т-34 фашистского офицера. Документы в музейном архиве, а портфель с прилипшими лоскутами кишок погибшего фашиста в наличии имеется. Могу также предложить сундучок Билли Бойса и карту сокровищ. А то давайте махнемся на ваши часы?
— Я не меняюсь, я продаю, — заявил Павел.
— За сколько?
— За две тысячи рублей.
— Что вы этим хотите сказать, ужасно страшный человек? Здесь «Ролекс» за пятьсот рублей продается.
— Так он же ненастоящий.
— Ненастоящий — это когда сломанный. А он не сломанный. Время показывает не хуже вашего.
— Похожи на тыренные, — вмешался в разговор непонятно откуда нарисовавшийся лилипут с умным лицом. — Не стоит брать…
