Этьенн слушал внимательно и вдумчиво, по-настоящему вникая в каждое слово. Он перестал вставлять реплики в разговор и молчал. Зато Арман казался изумлённым.
— Стало быть, бытие дьявола доказывается только через бытие Бога, а значит, дьявол не заинтересован в росте числа атеистов?
Герцог улыбнулся.
— Вы удивитесь, мсье де Клермон, но это не так.
— Я понял, — неожиданно взорвался Этьенн.
— Вот как, дорогой племянничек? И что же именно? — герцог мягко раскачивался на оттоманке.
— Если зло в утрате связи с Богом, в порче духа и в попытке освободиться от Бога, то уж в чём-в чём, а в атеизме дьявол кровно заинтересован! Что есть атеизм как не свобода от Бога? Тем более, что собственное бытие дьявола зависит совсем не от людских доказательств его бытия. Ему, должно быть, плевать — верю я в него или нет.
Герцог поднял брови и внимательно посмотрел на Этьенна, потом перевёл взгляд на Клермона.
— Что вы скажете, Арман, об этом аргументе?
Тот не спорил.
— Его сиятельство, кажется, прав. Человек, не верящий в Бога, лишает себя вечности, спасения и смысла жизни, и это по бесконечной любви к нам Господа, тягостно Ему, но едва ли это огорчает Дьявола. А какой-то богослов сказал когда-то, что величайшую победу одержит Дьявол тогда, когда уверит мир с собственном небытии. Я это понимаю… В веках по-разному относились к дьяволу, но все решала любовь к Богу… Да, дьяволу, действительно, удобнее… не существовать.
— Да, юноши, я не разочарован. — Герцог улыбнулся. — Ну а теперь, если не возражаете, обсудим меню на завтра? Я полагаю, подойдёт фуа-гра, паштет из павлина и шо-фруа из ржанок, пюре из спаржи, консоме а-ля Делиньяк, сосиски из кроликов с трюфелями, ньоки из пармезана, рейнские карпы а-ля Шамбор, седло косули по-английски, куры по-маршальски, вина — Мерсо, Шато д'Икем, Шамбертен, Леовиль. Есть возражения?
Возражений не было, но Этьенн, которого неожиданно увлекла их беседа, поинтересовался у герцога, как менялись взгляды на дьявола в веках? Известно ли это его светлости? Герцог бросил на графа задумчивый взгляд, и тепло улыбнулся. Демонология — это предмет его давнего и глубокого интереса, заверил он мсье Виларсо де Торана.
— Изначально ортодоксальная демонология придерживалась неверных взглядов на тварный мир, — начал он, — не оставляя дьяволу никакого простора для творчества, в трудной проблеме происхождения зла ссылаясь на книгу Исаии: «Я Господь, и нет иного. Я делаю мир и произвожу бедствия». Церковные соборы осудили тех, кто говорил, что дьявол «dicit eum ex tenebris emersisse», сиречь, поднялся из тьмы и не имеет себе творца, но сам есть начало и субстанция зла. Но, отказываясь видеть в дьяволе самостоятельный принцип, параллельный с божественным, ортодоксальная демонология тем не менее сохранила параллелизм в организации инфернального мира, и дьявол воспринимался единым со своими адептами. «Единое тело — дьявол и все неправедные», говорит Григорий Великий в «Моралиях», вы, разумеется, читали. — Арман кивнул, а его сиятельство сделал умное лицо. — Тем не менее, дьявола тогда не особо боялись, он фигурировал на подмостках в качестве шута, ужасного господина или дурака.
