— Тибальдо… простите… но… могу ли я попросить вас… — голос его звучал надсадно и жалостливо, и аббат подумал, что не сумел бы отказать Анри, даже если бедный Кастаньяк попросил бы подарить ему Нотр-Дам. Банкир участливо наклонил голову, словно заранее соглашаясь выполнить любую просьбу несчастного жениха своей бедной воспитанницы. — Я хотел бы… вы позволите… взять из спальни мадемуазель… её портрет работы Водэ?
Тибальдо ди Гримальди несколько мгновений оторопело озирал де Кастаньяка, словно человек, уже смирившийся с необходимостью отдать на благотворительность тысячу ливров, и обнаруживший, что у него просят десять су.
— Dio mio! Анри, дорогой… — Банкир торопливо извлёк из кармана связку ключей и, сняв нужный, протянул его де Кастаньяку. — Я был там вчера, слуги рассчитались, старик дворецкий уехал в Амьен, горничная ушла… кажется, к графине де Реналь, кухарку я взял в свой дом. Берите всё, абсолютно всё, что будет вам памятью о Люсиль. Ключ занесёте моему привратнику, когда будете иметь время. У меня есть и дубликаты, так что, не торопитесь. Но… — он замялся, — вы уверены, что хотите этот портрет? Это же мазня… — он, извиняясь, развёл руки, растерянно глядя на Кастаньяка, но тут, поймав крсноречивый взгляд герцога де Конти, досадливо шлепнул себя по губам. — Ох, простите, я не подумал, это же память!!
Кастаньяк, закусив губу, благодарно кивнул.
После похорон аббат вместе с сестрой де Кастаньяка отвезли едва стоящего на ногах Анри в карете Жоэля домой. Надо сказать, что проснувшись утром, несмотря на вчерашний хмель, Анри помнил сказанное аббатом, ибо слова, проронённые накануне отцом Жоэлем, неприятно оцарапали. По дороге с похорон де Кастаньяк переспросил о сказанном. Отец Жоэль пошутил? Шутка у философов столь умеренна, что ее не отличишь от серьезного рассуждения. К его удивлению, аббат весьма жестко заявил, ничуть не стесняясь присутствием сестры Анри, что отчаяние является грехом смертным, а чрезмерная скорбь по ушедшим есть проявление слабости веры и греховное сомнение в мудрости Господа.
Сейчас, на трезвую голову, слова аббата оказались Кастаньяку ещё более суровыми, чем давешние, и Анри растерялся. После погребения он собирался было в Шуази, ибо накануне поссорился с сестрой: та не выражала подобающей скорби о гибели Люсиль, но теперь и аббат явно был на стороне Алисии. Что происходит? Сестра женщина разумная, но и самая разумная женщина — все равно женщина. Но Жоэль де Сен-Северен — муж наиумнейший, человек святой. Анри понял, что чего-то не понимает. Аббат же строго повторил, что венчание Анри и девицы Паолин состоится после Богоявленской службы, 6 января. Алисия, услышав аббата, всплеснула руками и засиявшими глазами поглядела на брата, Анри опешил, больными глазами посмотрел на Сен-Северена, но ничего не сказал.
