— Однако безгрешность, — уточнил я строго и даже чуть было не перекрестился, — наш идеал! К счастью, тьфу-тьфу-тьфу и еще раз тьфу, недостижимый.
— Ну еще бы, — сказал он с таким сарказмом, что трава у его ног пожухла и легла на землю. — Какая уж тогда разносторонность!.. Хорошо, общайся с Михаилом. Мы не враги, так как я в той войне не участвовал, но все равно не люблю его.
— Как и он тебя, — заметил я. — Почему?
— Он принимает только тех, — ответил он, — кто тогда дрался с ним плечо к плечу против общего врага. А ко мне даже не знает, как относиться…
— Я сперва еще разок пообщаюсь с отцом Дитрихом, — сказал я. — Хочу ему поручить деликатную работу.
— И ему, — уточнил Азазель.
— Да ладно, — возразил я, — кому я что поручаю? Все добровольцы. Либо идут с нами, либо мы их вешаем. У человека всегда должен быть выбор, как сказал Господь.
— А что поручишь твоему церковнику?
— Когда войдем в ад, — сообщил я, — вторгнемся с миротворческой миссией принуждения к миру и демократии, то надо, чтобы за нами перекрыли выход. Нет, мы не штрафбат, просто эти сволочи, новые мятежники, могут обойти нас тайными тропами ада и вырваться на свободу. Здесь у нас свобода, не слыхал? Ну, все относительно… А на свободе да без чистой совести такого натворят! По себе знаю.
— Армия церковников, — сказал он понимающе, — да, в наступлении они полное ничто, но оборону держать смогут.
Я сказал тихо:
— Плюс маги.
Он покрутил головой.
— Всегда поражался, как ухитряешься держать их в одном войске и не дать перерезать друг другу глотки.
— Я им всегда подкидываю общего врага, — сообщил я военную хитрость. — А пока дерутся плечом к плечу, могут пусть не подружиться, но столерантничать и помультикультурничать на благо общего дела построения авторитарной демократии с моим человеческим лицом. А потом, глядишь, что-то и построим.
В его глазах я увидел багровый огонь приближающегося Маркуса, а когда он заговорил, я уловил почти человеческую симпатию:
— Ты и мысли не допускаешь, что все погибнет… Как это по-человечески!
— Мартин Лютер как-то изрек, — сообщил я, — или изречет, что если ему скажут, что завтра конец света, он сегодня все равно посадит дерево.
Он вздохнул, поднялся.
— Я отбываю.
— На коне? — спросил я. — Все равно забери, а то собаки воют, когда твоего облого зрят.
— Собаки видят больше, — согласился он. — А людям и не обязательно. Люди обожают обманываться.
