Друг дружке цыганки не гадают никогда. Молодых этому даже не учат. Та самая Береза (ей слегка за тридцать) говорит, что «мама всю жизнь гадала и сейчас гадает, а я — ни разу. — «Почему?» — «Стесняюсь».
Свекровь ей вторит: «Ленин был — гадали, Сталин был — гадали, царь был, Брежнев — всегда гадали. А сейчас вот около двадцати лет уже не гадаем, невестки не ходят, прошла эта жизня».
В одних таборах, может, и прошла, а в других не прошла. Как они стояли у «базаров-вокзалов», так и стоят.
В общем, вы уже поняли: к цыганскому гаданью я отношусь довольно скептически. Но был один случай… И случай-то — пустяк! Но приятно вспомнить. Приятно записать. А почему? Из-за Чераны.
Черана — секси. Но в ней есть больше. Одна бровка прямо, другая — криво. Она не самая красивая в таборе, но манит, влечет. Ей легко быть женщиной. Она как дорожка в незнакомом лесу: петляет, петляет, уводит далеко — так далеко, как сама захочет.
Я с ней однажды разговорился насчет цыганского гаданья.
— Это несерьезно, — ответила Черана. — Я гадать не умею, меня не учили, и я никому ни разу не гадала, но я умею говорить человеку, какой он есть. У меня способность. Даже если я человека этого вижу впервые и скажу «он плохой» — он и правда плохой; кто долго его знает, со мной согласится. Наши удивляются: «Как ты это знаешь?» А мне это видно. Не знаю как. Это сразу видно.
— Скажи про меня!
— Ну, ты сам же знаешь…
— Ну и что! Скажи!
…Дело даже не в словах, дело в интонации — голос не врет. Я так долго ждал, чтобы со мной так поговорили, так посидели, но ни одна русская девушка — с каким угодно образованием, сто замечательных книг прочитавшая, сто замечательных фильмов посмотревшая — не смогла это сделать, а неграмотная цыганка, у которой книги ни одной нет в доме и писатель для нее — все равно что космонавт или луноход, она поняла. Я сидел и видел, что меня понимают. Драгоценное чувство. Оно неземное. У меня словно камень с души свалился. Я испытал такое облегчение и готов был кричать: «Какой я счастливый! Какой я богатый! Весь мир обнимаю!»
Мне кажется, женщина, природная женщина (хоть самая лучшая), вряд ли способна «до начальных глин»[43] оценить то, чем я занимаюсь — в поэзии, прозе; да ей и не надо. Но мужчину она понять МОЖЕТ (если голос женского звучит в ней сильнее наносных соображений), пусть даже мужчина делает вещи для нее несуразные. Редко сойдется, но с Чераной сошлось. Несмотря на всю разницу. Ведь это ерунда, что она цыганка, а я писатель; главное — то, что она человек, и я человек (каждый в свою сторону), а уже потом — цыганка, писатель…
