Он встретился со мной глазами, и что-то тяжелое отразилось в них.
— Не этого я хотел.
Я сглотнула, ненавидя вопрос, который должна была задать.
— Чего ты хотел? Спасти меня? Или забрать себе Ключ Ориса?
Что-то похожее на ненависть промелькнуло в его глазах. Я зажмурилась, понимая, что в этом было зерно правды.
— Я хотел нас, Лили. Я хотел того же, чего и всегда. — Он шагнул ко мне, и воздух, казалось, замерцал между нами от жара желания. — Я хочу закрыть врата. Я хочу искупление. Я хочу тебя.
— Но?
Он закрыл глаза, беззвучно подтверждая мои права на вопрос. — Но есть та часть меня, что освободила нас от Пэнемю…
— Продолжай. — прошептала я, дыхание перехватило от страха.
— И эта часть хотела власти, — сказал он, его глаза скользнули на мою шею, на Ключ Ориса. — Как ты думаешь, почему я сказал тебе бежать?
— Очевидно, — я облизала губы и сжала руку на рукоятке ножа. На всякий случай. — А сейчас?
Он отвернулся от меня и пошел к краю здания, его крылья были сложены за спиной. Гравий на крыше хрустел под его ногами, звуча как маленькие взрывы в относительной тишине. — Теперь я поборол то желание. Я боролся, Лили, каждую минуту.
Я слышала пытку в его голосе и понимала ее. В конце концов, и я боролась. Каждый чертов день.
Мы были одинаковы, он и я. И не нужно было заглядывать ему в голову, чтобы знать это. Там была тьма — злобная, ужасная тьма, но и во мне она росла. И мы могли лишь держаться друг за друга и надеяться, что наших сил хватит, чтобы помочь друг другу в борьбе. Потому что наши сущности, пытались вырваться на свободу. И если чудовище освободится до того, как мы закроем ворота, мы полностью проиграем и мир тоже.
А затем я поняла, чего боялась. Что если чудовище в Дьяконе как-нибудь освободилось и он скрывает его, пока не станет слишком поздно для него или для меня, или для всего чертова мира.
Длинными и уверенными шагами он двигался ко мне.
— Что тебе нужно, чтобы поверить мне? Чтобы по-настоящему поверить? Тебе, правда, нужно в мою голову? Тебе так необходимо рассмотреть все те ужасные вещи, что я делал и ужасаться тому, что совершала моя рука?
— Но я…
Все что я собиралась сказать в знак протеста, осталось несказанным, потому что он прижал руку к моему лицу, а затем встретился со мной глазами. Я почувствовала сильный рывок видения, а затем тьма, что жила в моем сознании засосала меня, я увидела, что он сморщился, но держался.
Боль.
Так много боли.
И кровь.
Капающая со стен, окрашивающая пол.
