За чертой милосердия | страница 5



— Я и то удивился… Ну ладно, пойдем перекусим, да отдохнуть пора.

— Связь с Беломорском была?

— Первую радиограмму отдал радистам.

Григорьев шел, слушал, разговаривал, а в голове все время держалась мысль: какая это странная и необъяснимая вещь — человеческие отношения… Люди по существу еще не знают друг друга, а уже наготове — или симпатия, или неприязнь. Не оттого ли и рождается неприязнь, что каждый торопится найти у другого симпатию к себе? Особенно у молодых, которым все подавай сразу и без всяких оговорок… Но ведь Аристов уже не молод, тридцать лет стукнуло, бывший секретарь райкома партии. Должен же он понимать, что нельзя строить свое отношение к человеку только на том основании, что при первой встрече тот не выказал тебе должного уважения! И Колесник тоже хорош! Строит из себя оскорбленную добродетель и с комиссаром держится с такой подчеркнутой вежливостью, от которой на версту разит плохо скрываемым презрением.

Началась эта история с первого дня.

Колесник появился в бригаде, хотел сразу же приступить к исполнению обязанностей, но письменного приказа из Беломорска не привез. Григорьев, основываясь на своем разговоре с Вершининым, написал приказ по бригаде, показал Аристову, но тот вдруг возразил:

— К чему такая спешка? Приказа из Беломорска нет, человека я почти не знаю… Не взводного назначаем.

Григорьев даже растерялся. Такого между ним и комиссаром раньше не бывало. Стал объяснять, что Колесник не кто-то со стороны, а свой человек, бывший начальник пограничной заставы, зимой командовал спецотрядом, дважды ходил в тыл на операции, награжден орденом Красного Знамени. Чем больше он нахваливал нового начальника штаба, тем суровее и несговорчивей Аристов повторял:

— Не взводного назначаем. Будем ждать приказ!

Григорьев и теперь не знал — рассчитывал ли Аристов кого-то переубедить в Беломорске или просто хотел настоять на своем первом слове, но приказ по бригаде так и остался неподписанным.

Тогда Григорьев рассвирепел. Молча повернулся, вышел, велел собрать командиров отрядов, представил им нового начальника штаба.

Приказ из Беломорска о назначении Колесника пришел через неделю, 20 июня, за девять дней до похода.

Казалось, вся эта история должна была в первую очередь наложить отпечаток на отношение Аристова к нему, комбригу, но получилось как-то совсем странно. Их добрые отношения никак не пострадали, зато Аристов и Колесник едва переносили друг друга. Дважды за выпивкой Григорьев пытался мирить их, пили на брудершафт, но назавтра опять становились — один настороженно придирчивым, другой — подчеркнуто вежливым и слегка насмешливым.