Лишь впервые присутствовавший на таком совете бригадный военфельдшер Чеснов неожиданно спросил:
— Раненых оставлять будем с оружием?
— Не понимаю вопроса, — удивленно посмотрел на него Григорьев, но Аристов неожиданно перебил:
— Зато я отлично понял! И до крайности поражен, что услышал это от советского военфельдшера! Видно, товарищ Чеснов плохо знает наши партизанские порядки. Ни один партизан не может оставаться без оружия в тылу врага! Понятно тебе, товарищ Чеснов? Мы пришли сюда воевать, и рассчитывать на какое-то милосердие врага — это позор! Как ты мог даже подумать такое, товарищ Чеснов? Разве вас этому учили в военно-медицинских училищах? Откуда у тебя подобные настроения?
— Кончаем, товарищи! — поднял руку Григорьев. — Все, кто в состоянии держать оружие, должны биться до конца… Подготовку лазарета поручаю начальнику штаба. Вместе с Петуховой подберете людей.
Время, отведенное для отдыха, заканчивалось, когда бригадный врач доложила, что числившиеся в ослабевших бойцы Федоров и Уличев скончались от полного истощения сил. Это было так неожиданно, что Григорьев не поверил:
— Как это — умерли? Ведь их на руках донесли до привала. Неужто вы ничем не могли поддержать?
— Поздно. Сухая форма алиментарной дистрофии. Ее не сразу различишь…
Она продолжала что-то объяснять, а Григорьев слушал и думал: какая это нелепая, загадочная и даже неправдоподобная вещь — смерть от истощения. Идет человек, живой и внешне здоровый, такой же, как и все — исхудавший, землисто-серый, с пятнами шелушения на лице; идет себе и потихоньку начинает отставать; его подбадривают, уговаривают, освобождают от груза, забирают всё, включая оружие; он еще долго тянется, шатаясь, как на ветру; его берут под руки, он идет, переступая ногами, а в глазах уже стеклянный, безразличный ко всему блеск, он словно ничего не видит и не смотрит даже под ноги; затем неожиданно вздрогнет, напружинится, как бы расталкивая ведущих его товарищей, и тут же обмякнет. Его кладут на носилки, из последних сил тащат до привала — и, выходит, все зря, ему уже ничто, выходит, не поможет, даже размоченные сухари из скудных медицинских припасов.
И это — за неделю голодного пути! А что же будет дальше?..
— Следить надо, доктор! Тщательно следить! Накажите медикам, на каждом большом привале пусть делают обход и докладывают о состоянии бойцов…
Он понимал, что говорит самые общие и бесполезные слова, но что он мог сказать еще?
Слушавший все это Аристов быстро и размашисто писал что-то на листе бумаги. Когда Петухова отошла, он протянул лист Григорьеву:
