— А как ОВБ вышел на Карасева? — спросил Баркасов.
— Не знаю. У них свои, специфические методы.
— Да уж… — неприязненно буркнул Баркасов.
— Но в списке потенциальных кандидатур на ликвидатора Шалычева он стоит едва не на первом месте.
— То есть точно пока не определились?
— Нет.
— А если потрясти Кончака? Ведь Карасев — его протеже, судя по информации.
— Кончака? Чур тебя! — Абросимов сделал вид, что крестится. — Не приведи господь его тронуть. У Кончака влияние на нашего шефа побольше, чем у всех начальников отделов и служб, вместе взятых…
Я понял — идея допросить меня с применением «сыворотки правды» Кончаку не принадлежит.
Я подозревал это и во время «прокачки» — уж очень наивными и беспомощными были вопросы Баркасова. Полковник Кончак знал обо мне гораздо больше.
Правда, не о том периоде, что начался в моей жизни с момента взрыва самолета над Гималаями, в котором я летел. Не знал он и подробностей моего чудесного спасения от верной гибели.
Зная его недоверчивый сверх всякой меры и жесткий характер, можно было с большой долей вероятности предположить, что Кончак, несмотря на мою амнезию, все равно так или иначе попытается вывернуть меня наизнанку.
Любыми методами и средствами.
Впрочем, я сильно сомневался, будто он поверил, что я на самом деле утратил память. Единственным объяснением его странного безразличия к моей одиссее была успешная операция по Толоконнику, в которой я принял участие.
Это я понял благодаря прозрачным намекам Волкодава.
И он и Сидор очень опасались, что после того, как Кончак доложит начальству о результатах акции в Греции, ему захочется разобраться со мной по полной программе.
И Кончака можно было понять: в мою историю трудно поверить, тем более профессиональному разведчику, привыкшему любую проблему рассматривать под углом происков спецслужб других государств.
Уж кто-кто, а полковник точно знал, что, несмотря на окончание «холодной войны», наши новоявленные «партнеры» все равно не прекратили своих операций, в особенности по внедрению агентов.
И не потому, что они такие бяки. Отнюдь.
Просто у разведчиков свои законы и свой кодекс поведения. Хочешь мира — готовься к войне. Так говорили древние.
С той поры мало что изменилось. Мозг человека запрограммирован на уничтожение. И ничего тут не поделаешь.
Несмотря на изменившуюся в стране ситуацию, поневоле втянувшую военную разведку в грязные разборки власть имущих, Кончак, как профессионал до мозга костей, продолжал выполнять свой долг так, как его учили и как он этот долг себе представлял.
