Широкоплечая, по-молодому статная фигура проводника, одетая в смесь русской и эвенской одежды, виднелась впереди Воробьева. Большаков ехал на маленьком пегом коне с длинной гривой и хвостом, цепляющим каждый репейник. На такой же якутской лошадке, но только обычной карей масти, трусил сзади геолог.
Сокращая путь, Большаков решил пробираться до стана экспедиции известной ему тропой — напрямик, через сопки и мари. От прииска спутники ехали хорошо проторенной дорогой до быстрой горной речки. Затем по ее извилистому берегу спустились на несколько километров и у сопки Забытой переправились вброд. Здесь начиналась ловецкая тропа. Она шла тайгой, иногда глубоко протоптанная копытами оленей, иногда исчезая на каменистых россыпях или разбегаясь на несколько неприметных тропинок. Тогда надо было искать засеки на стволах деревьев, чтобы не свернуть в сторону к какому-нибудь давно исчезнувшему кочевью. Из тайги тропа выходила к болотистой тундре, снова исчезала в лесу и поднималась на сопку, с которой было видно реку Урутукан. Отсюда близко до сопки Двухбратной. На ее южном склоне, недалеко от села, и раскинулись палатки стана геологоразведочной экспедиции.
Переночевав у костра, спутники чуть свет двинулись дальше.
Через несколько часов езды Большаков придержал коня на вершине перевала.
— Урутукан, — показал он вниз, где виднелась извилистая полоса реки, — самая медвежья река, однако.
Узкая тропа терялась в прибрежных зарослях. Дальше, насколько хватало взора, волнистым ковром вершин расстилалась тайга.
Маленькие якутские лошадки дружно шли бок о бок. Под ногами хлюпала вода, выступая из-под толстого слоя мха. Корни деревьев кое-где, словно диковинные змеи, протянулись через тропу, но привычные лошади переступали их, как бы не замечая.
Тропа шла в тени кедров с широкими раскидистыми ветками. Белочка перебежала от дерева к дереву, стремглав взобралась по стволу и тревожно застрекотала, глядя сверху на остановившихся людей. Воробьев сбросил с плеча карабин.
— Не надо, — Большаков протянул руку к ружью, — испортишь только, шкурка плохая, не примут все равно.
— Для практики!
— Зачем бить напрасно, плохо это, — укоризненно поглядел на него Большаков. — Пускай живет, другой охотник зимой застрелит, польза будет.
Он тронул лошадку и выехал на несколько шагов вперед. Воробьеву стало неловко перед этим простым человеком, чувствующим себя в тайге экономным и разумным хозяином. Такой человек никогда не убьет зверя или птицу без пользы. Он не скинет с плеча ружье, чтобы «для практики» сбить птичку или белочку-летягу, и спокойно будет смотреть вслед маленькой живой козочке, если не нуждается в ее мясе.
