— Послушай, Делакруа, ты что, уходишь? — съязвил толстый Бруссар.
— Ладно, я остаюсь, — ответил Жан-Пьер, собирая карты от последней сдачи и перебрасывая их Бруссару. Трое игроков грубо рассмеялись над неожиданной переменой его решения, а Жан-Пьеру было совсем не до веселья.
Анжелика вернулась в комнату с непочатой бутылкой виски.
— Подай мне полный стакан, — приказал Фремо.
— Хорошо, дядя Жиль, — хотя в тоне Анжелики звучало уважение, губы ее плотно сжались. Она шагнула вперед, открыла бутылку и налила полстакана.
«Да благослови ее Бог», — подумал Жан-Пьер.
Девушка была воспитана в духе послушания, и, несмотря на нежелание, была вынуждена обслуживать пьяную компанию дяди и его гулящих дружков. Жиль одним глотком прикончил порцию и вновь потребовал:
— Еще!
Анжелика покорно налила еще один стакан, — поставила бутылку на стол и повернулась к выходу. Заметив похотливый взгляд Этьена, Жан-Пьер резко сказал:
— Слушай, Бруссар, разве ты не собирался сдавать?
Этьена передернуло, и он принялся сдавать карты. Бутылки сменяли одна другую, но только Жан-Пьер медленно потягивал виски, наблюдая за компаньонами с чувством нарастающей тревоги. Все были уже изрядно пьяны — лица красные, речь бессвязна…
И всякий раз при появлении Анжелики, вызванной, чтобы очистить пепельницы или принести виски, во взглядах Леви, Бруссара и иногда даже самого Жиля читалось желание…
Вслед ей летели сальные замечания. Жан-Пьер чувствовал, что вот-вот взорвется. И когда Анжелика вошла в комнату в очередной раз, неизбежное произошло. Этьен Бруссар ущипнул девушку. Жан-Пьер вскипел от такой наглости, оскорбившей ребенка. Никогда в жизни у него не было столь сильного желания иметь пистолет, чтобы наказать наглеца.
Однако до того, как он успел что-то сказать, Анжелика повернулась и отвесила Этьену пощечину, а затем стремительно выбежала из комнаты. Вслед ей расхохотался Шарль Леви.
Жан-Пьер улыбнулся про себя, увидев, что эта девушка, казавшаяся беспомощным ребенком, смогла постоять за себя. Его подмывало вскричать: «Браво!» за мужество, с каким она дала заслуженную пощечину Бруссару.
Толстяк-торгаш был в гневе, тем более что красная отметина четко проступила на его лице. И в этот момент Жан-Пьера посетила невероятная мысль — такая пощечина послужила бы уроком также и его кузену.
Пока он думал об этом, раздался возмущенный голос Этьена.
— Жиль! — воскликнул торгаш. — Я настаиваю, чтобы твоя племянница извинилась передо мной!
