Ему нет пятидесяти, подумал Андрис. По земным меркам он дал бы Иоклу девяносто.
— Скажите, Иокл, что это за праздник? Почему так много воды? — спросил он.
— Очень-очень старый праздник. Сегодня вода, завтра будет огонь. Это — жизнь. Давно не было этого праздника — тридцать лет не было, сорок лет не было. Он не велел.
— Он?
— Цесариум. Теперь стало можно.
— Иокл, вы видели Цесариума?
— Видел, видел. Один раз видел. Близко-близко. Как сейчас вас.
— Говорили с ним?
— Я ребенок был. Пять лет, семь лет. Отец говорил. Отец на весь Лех прославился.
— Вам Велько сказал, зачем мы приехали?
— Сказал, сказал. Кино, большое кино снимаете. Охоту снимаете.
— Мы хотим и о Цесариуме снять фильм. Но мы мало знаем. Поэтому все, что вы можете рассказать…
— Нет, нет, — замахал руками Иокл, — я не помню, совсем был ребенок. Отец… Он умер давно — двадцать лет, может, больше. Я на болоте жил, здесь не бывал. Болото знаю, все покажу. Торопиться надо — начнет линять цвигу, какая охота?
Лететь на болото положили утром. Иокл Довид отправился восвояси, а Рервик и Вуйчич — в гостиницу «Дарамулун», определенную им и всей группе для жительства. Перед тем как разойтись по номерам, Велько вскользь заметил:
— Марья прилетает завтра-послезавтра.
И на молчаливый вопрос Рервика:
— В разговоре она поинтересовалась, достаточно ли велик Лех, чтобы она была уверена, что случайно с тобой не встретится.
— Вот как?
— Ее влечет, она подчеркнула, чисто профессиональный интерес..
— Ах да, психология власти.
— А ты, свинья, ее не пригласил.
— Это она сказала?
— Это говорю я, а она — подумала.
И они отправились спать.
В птерик с Иоклом сел один Андрис. Велько остался подыскивать гримеров — свои не справлялись. Иокл говорил мало, не кивал, не суетился. Жестами показывал курс. Они опустились на островок леса среди тростников — вполне земной пейзаж. Рервик видит, как король Карл на белой лошади, лицо горит румянцем, перемахнет через эти кусты. Цепь вабильщиков в высоченных сапогах побредет по болоту — поднимать цаплю. Зеленые куртки сокольников… Нет, зелень потеряется на фоне травы, придется обрядить их в красное.
Или работать на тонкой тональности? Триумфальное «Гой! Гой!» заглушает вопль птицы, забиваемой кречетом. Груда сизых перьев, длинный полураскрытый клюв — деловитый сокол, поспешно, пока не нахлобучили колпак, пьет мозг жертвы. Веселый отдых короля после трудов и нервотрепки ночи святого Варфоломея…
Легкий хрип привлек слух Рервика. Он обернулся. Иокл пытался оттащить тяжелый ствол от полуповаленного белого столбика.
